А вчераси белый ангелНа крыльцо ее слетел,Звал куда-то спозаранкуДа в глаза глядел.Росенилась земляника,Сокрывала лик в траву.Как же звать-то, погоди-ка!Также и зовут…Улетел Господень ангел,Да пролил грозойСлезы девицы-селянкиС русою косой.Враз березовы сережкиГрусть ударили об земь.Не горит избы окошкоВ опорожню темь.
«Точно горн глашатаев в призыве взвопил…»
Точно горн глашатаев в призыве взвопил,Разговелась в надрыве кудлатая звонница, —Замирай пред визжащими глотками пилЧасти света шестой грозовая бессонница!Отбивай, пономарь, государев указ,Бей по меди глаголющей! Хлестче! Хлестче!Кратно тысяче множится брошенный глас:«Посягнувших
карать! Не смирившихся вешать!»Неоседлую тройку пускает в галопГромовержца Ильи боевая громадина.Усмиряй непокорности нaтужный лобРаспаленной кокарды багряная градина!Отродясь не тягая тележьих колес,Спины не щадите, скорняжьи кобылы!Исходя слюнотечей, как бешеный пес,Обвисают измученных виселиц брылы.Простирается жнив обожженная гладьИ таращатся вехи, что тощие сироты.Клокочи по острожным цепям сополатьИздыхающих сумерек, полог откинутый!Как терзающий верою иезуит,Взмолись, помышляющий Божьего сана!Над мятежным раденьем расправой грозит,Точно перст, гневный посох царя Иоанна.
«Параллели прильнули к Земле…»
Параллели прильнули к ЗемлеРавновымеренными крестамиИ несут нас на мокром весле,И отталкиваются – нами.Потерять бы потребность дышатьИ не знать, что несет в себе память,И уже никогда не бежать,И уже, оступившись, не падать.Выбить клинья задумчивых лицВозрожденным из были рассветом,Чтоб в пыли летописных страницНе читать нашим детям об этом.
«Потянись за махровою каплею вишни…»
Потянись за махровою каплею вишниНа цыпочках розовость тотчас утративших, —То плод вызревающий в чаяньи ближних,Сад сей лелеющих и не обрящих.Выпусти кроткую жизнь из-под кожицы,Точно мизинец случайно поранивши, —Даже гонимая всюду безбожницаКосточке брошенной станется вящей.
«Ветер по полю рыщет…»
Ветер по полю рыщет,Ищет себе покоюИли, оборванным нищим,Я борозжу по полю?Ищу, – не понять, не выдать, —Пальцы пустив, что грабли,В ласковой пашни вымять,Дабы к корням прозябли.Лес, будто яма волчья,Тянет во глушь заблудших, —К тропкам прошедших полчищ,Падших в сраженьях лучших.Облак повис жердинойНад мельницей ветряною.Мельница клин журавлиныйЦепляет рукой земною.В дубу краснолобый дятел,Как мох из избы колотит!Да нешто ль, дурак, ты спятилБеленить по такой погоде!– Ну что ж ты молчишь, старинный,Прогнал б желудевой шапкой!– Ступай-ка ты прочь, штанина,Покуда не дали палкой!
«Поперек досок…»
Поперек досокЛежу неживой —Оторвал кусокОт души ржаной.Хоть он сух да плох,Да «почем даешь!», —Полно брюхо БогОтъедал на грош.Крикни, мать-земля, —Я стопу в сапог —От седин древлянДо седьмых дорог.Знаю каждый шест,Помню всякий столб.От родимых мест —Топорищем в лоб!Отрезной ломоть,Об чем есть ступай!Кончил грядь полоть —Белый свет копай.Крикни, мать-земля, —Я плечо в ружье, —Упасет петля,Схоронит плужье.Расписная Русь —Обдирной полок —Я в тебя упрусь,Как в ворота рог.Как в хмелю, кулакСадану об стол!Подавай, дурак,Из-под всех подпол!Крикни, мать-земля,Хоть бы что, – в огоньВздыбит Бога дляБогатырский конь.И телега в прытьСквозь высокий тынСиганет пылитьОголтелый трын!На лихом кряжуВзвоет баба плач!Белый свет крошу,Как скворцам калач.
«Пил я речку из Волги…»
Пил я речку из Волги,Пил из Оки.След мой чуяли волкиИ русаки.В бор ходил я на лисаИ шатуна,И до самого низаОпускалась луна.Дом бревенчатый ставил,Подрубал под венцы,Бога русского славилОт креста в бубенцы.Бабу русскую сватал,Брал быка за рогаИ
ступал куда братаНе ступала нога.Уходил – не вернуться,Как душа в монастырь.Брал, как чадо на руци,Оголтелый пустырь.Думал, выйдет дорогаК самой верной из вех,И увижу я Бога,И изыдет мой грех.Также ширится Волга,Подступает Ока.Волчьи выцветет окоНа пути к сорока.Дом, что ставил, осядетПод осинную падь,Только мне распознать быВ старой женщине мать.
Тишина
Мне горько смотреть на старухустоящую подле крыльца,будто б мне отняли рукуи половину лицавыжглотак, что осталась улыбка…Но улыбаться —учиться еще, и жить.
«Я уезжаю. Сквозь проем окна…»
Я уезжаю. Сквозь проем окнаТвоя рука помашет напоследок.И тот проем, в котором ты одна,Останется одной из сотни клеток.Я потерял часть веры и себяНа той горе, в той чаще, той берлоге,В том озере, в которое, любя,Теперь другой вбултыхивает ноги.Прости меня. Себе я не прощуТого, чему уже без года десять,И бороду в дороге отпущу,И отросших волос не стану резать.Собаку съел. Оставил жить щенка.Подошвы ног стоптались от мозолей,Как если б до тюремного звонкаПросроченной какой-то ждал я воли.Я обернусь. А ты маши, маши!Не преставай, как будто ветра в парус,Отдай тяжелый вздох твоей души.А вместо воздуха – на вдохе я останусь.
«Предел существования в прицеле…»
Предел существования в прицеле —мерило остановленных и целых,мгновение – и остывает в телевошедшее расплавленное тело.Не думается и не матерится,язык, как корень высохший и твердый;и только лица, лица, лица, лица, лицаживых, перебинтованных и мертвых.
«Телогрейка не греет тело…»
Телогрейка не греет тело,сапоги не скрипят: «Помоги!»Что же делать теперь? Просвистело, —отняло полноги.Что же делать? Оставить в койке,будто труп, это тело плевком?Или выволочься к помойкеи его зашвырнуть далеко.Ты сказал мне: «Приди проститься».Я ответил: «Приду», – и в томуже двадцать, а там и тридцатьдолгих лет не заснет твой дом.
«Опустел этот сад…»
Опустел этот сади ютитсяречки извилина,кукушки, что сбилась, – пророчила жизнь, —не слышно.Скрипит, хочет что-то сказать,калитки ключицаи у бани, засохшая, – спилена, —дедова вишня.А когда-то с неев году начинался майи его озорство, и, счастливые, мама с папой,и в болоте на дальнем лугулягушачий рай,и сердитый соседский Полканс простреленной лапой.Та же степь, то же золото трави ковыль, и клевер,и коровы такие же рыжие носят бока,но, Петрович-сосед, двадцать леткак не ездит на север,и, без месяца как,его сторожит Полкан.За горой, где овраг,куда месяц нырял в канаву,а из речки выныривал, будто пожар поутру,только леший теперь, по норам шугнув дубраву,как дубиной по темечку,бьет по пустому ведру.И крутой, камышовый, затянутый илом берег,будто озеру штопает сердцецветным поплавком,и опять никудабез увязших калош не деться,и аукает, хлопая дверью,заждавшийся дом.А в дому, когда дождь,возле печки, – чай со смородинойи Петрович, подолгу шагающий из сапогов,и в носках шерстяных горячо,как от Родины,и вишенный запахбабушкиных пирогов.Опустел этот сади ютитсяречки извилина,кукушки, что сбилась, – пророчила жизнь, —не слышно,лишь в печке трещит и греет,засохшая, – спилена, —дедова вишня.