В шоке
Шрифт:
«Ого! Уже пятьдесят восемь! – подумал я, потирая ушибленную голову. – Даже после понижения на четыре. Видимо, сказался отдых. А если бы ночью ещё и выспался, то вообще почти в форме был бы. А этот Зайцев смелый парень, вот ниндзя-черепашка в бронежилете испугался меня бить, а капитан рисковый».
– Я так и думал, – почему-то весело произнёс полковник. – Убить его нельзя. А вот бить можно! Ну-ка накидайте ему по рёбрам! Я из-за этого сучонка чуть ласты сейчас не склеил.
– А не фиг было… – фразу я не закончил, так как быстрый и точный
Боль была дикая. Воздуха не хватало. Я присел на четвереньки, а эта туша в бронежилете добавила мне кулаком в грудь, припечатав к стене.
Надписи о вреде здоровью не успевали даже сменять друг дружку, а просто наслаивались одна на другую. А ведь я только обрадовался, что показатели здоровья пошли вверх.
– Хватит! – приказал Ткаченко.
Меня перестали бить, а полковник поднёс мне графин с водой и молча его протянул. Я взял графин и попил, во рту действительно пересохло.
«Странно, почему он из графина пьёт, стаканов нет, что ли?» – от пережитого стресса в голову лезли совершенно ненужные мысли.
– Надеюсь, ты теперь понял, что, даже если тебя невозможно убить, то очень даже можно пожизненно держать в одиночке где-нибудь за полярным кругом, – Ткаченко неприятно улыбнулся и закончил фразу, растягивая слова. – И бить! Больно, часто и много! Как тебе такая перспектива?
Разумеется, перспектива мне не показалась заманчивой.
– Я же не специально, – попытался я оправдаться. – Вы же сами пистолет на меня направили.
Полковник меня не слушал, он уже обращался к Зайцеву:
– Странно, что я его убивать-то не собирался. Я хотел ему в плечо выстрелить.
– Ну тут либо Система реагирует на сам факт применения оружия, – предположил капитан. – Либо решила, что есть риск промаха, и Вы попадёте в жизненно важный орган, в артерию ту же. Можно это легко проверить, если выстрелить ему в ногу, куда-нибудь пониже, в ступню, например. Это для жизни неопасно.
– Вы издеваетесь? – заорал я. – Да что я вам сделал? Ловите, убить хотите, бьёте, пугаете! А я ведь даже ничего плохого не сделал никому!
– Угомонись! – прервал меня полковник. – Не будем мы в тебя стрелять.
Ткаченко потёр ладонями шею, видимо, состояние дискомфорта ещё не прошло.
– Мне другое интересно, почему на нас с Антоном Система по-разному воздействовала? Я чуть не задохнулся ведь. Натуральный быстрый отёк Квинке. Как в тот раз, когда меня пчела в горло ужалила.
– Это как раз не удивительно, – спокойно ответил Зайцев. – Видимо, бьёт по слабым местам. Железняк же еле прошёл медкомиссию в последний раз. У него там проблемы с сосудами были, в госпитале лежал, но вроде вылечили. А у Вас аллергия – слабое место. Вот ему инсульт, а Вам отёк!
– Не нравится мне всё это, – мрачно произнёс полковник.
– И мне! – сдуру ляпнул я.
Ткаченко оглядел меня оценивающе и отдал приказ Зайцеву:
– Конвой ему вызови! Чего сейчас гадать? Давай-ка отдадим его Петровичу на опыты.
Я сжал кулаки и ощетинился, хотя понимал, что толку от этого никакого, спецназовцы могли сломать меня не моргнув. Но с другой стороны, вот так покорно пойти на какие-то опыты, я тоже не мог. Зайцев увидел мой настрой и расхохотался.
– Андрей Николаевич, – обратился он к полковнику. – Пацан чуть не обосрался только что, хватит с него на сегодня. К чему такие строгости? Разрешите, я его сам отведу?
За «обосрался» я, конечно, обиделся. Уж после двух попыток меня пристрелить простое упоминание о каких-то опытах до такого меня довести не могло. Но немного струхнул, этого было не отнять.
Ткаченко махнул рукой, давая понять, что не возражает, а Зайцев, всё ещё смеясь, обратился ко мне:
– Не бойся, шутим мы так. Петрович – начальник нашей исследовательской лаборатории. Все опыты – это анализы да полное сканирование организма. Не больно и не опасно. Пойдём!
Зайцев привёл меня в местный госпиталь, в лаборатории которого мне действительно сделали несколько обследований да взяли кровь. После чего поместили в уютной одноместной палате и накормили ужином.
«Ну что ж, не тюремная камера, уже хорошо», – подумал я, растянувшись на удобной кровати.
Понимая, что бежать оттуда смысла не было и, осознавая, что жизни моей пока ничего не грозило, я решил выспаться. Может, это было и глупо, но какие ещё у меня имелись варианты? Поспать, а потом на свежую голову всё ещё раз обдумать, было наиболее правильным решением. И единственно возможным.
Спал я, судя по всему, долго, а разбудил меня звук открывающейся двери. В палату вошёл Зайцев с двумя конвоирами.
– Вставай, пацан! – весело произнёс капитан. – Получили мы результаты всех твоих обследований, да ещё из головного кое-какую информацию. Не представляешь ты для общества и государства никакой ценности, а потому дальше ожидать решения своего дела будешь на общих основаниях.
– Это как?
– Не как, а где! В СИЗО!
Не дав опомниться, меня вывели из палаты, а затем на улицу и отвели в здание, стоявшее напротив госпиталя. В нём, видимо, и было то самое СИЗО. Меня закинули в небольшую камеру, в углу которой сидел щуплый паренёк в тёртых джинсах, поношенной толстовке и грязной бейсболке, надвинутой на самые глаза.
Едва я вошёл в камеру, паренёк испуганно посмотрел на меня и после этого не отводил взгляда. Мне это показалось смешным.
– Ты чего так на меня смотришь? Не бойся!
Я прилёг на нары и услышал в ответ:
– А я и не боюсь!
Голос показался мне странным, довольно высоким, будто пацан «косил» под женщину.
«С кем это меня посадили? Вот теперь я реально боюсь», – больше желания разговаривать со странным пареньком у меня не возникало.
Так мы и просидели молча весь день. Вечером принесли ужин, к слову, для такого места неплохой. Пацан съел едва ли половину своей порции, а когда я смёл всё, что было у меня в тарелке, он сказал: