В Шторме

Blank Pax

У нее действительно никогда не было совести, ряд правил - да, но ничего большего; совесть никогда не была значима для ее учителя. И поэтому, возможно, этот голос вообще не имел к ней никакого отношения, но тем не менее она слышала его. Шепот на краю сознания, приходящий в ее сны по ночам.

Не настоящий голос. Не слова - не то, как Палпатин говорил с нею в Силе, но все же. Более простой, менее настойчивый и… сочувствующий.

Она должна уйти; все становилось слишком запутывающим и слишком тяжелым, выходя из-под контроля. Ей нужно попросить у Палпатина другое назначение.

Но

как только она подумала об этом, Мара поняла, что он не согласится на это. Если у нее были эти мысли, тогда ее мастер, конечно же, знал о них - он всегда знал, о чем она думает.

Разве он не спрашивал ее раньше, слышит ли она Люка, ощущает ли его в своем ограниченном восприятии Силы? Разве ее ответ не был полуправдой? Она не слышала его в тот раз, когда мастер задавал вопрос, поэтому ее ответ был правдой - на тот момент. Но она слышала Люка до того, и много раз после. Ощущала его на краях своего восприятия, как движущееся тепло солнечного света - трепещущую близость, как умственную, так и физическую. И это привлекало ее - как бы сильно она не пыталась сопротивляться.

Было ли это назначение проверкой для нее? Проверкой ее лояльности, ее преданности? Ее учитель любил проверять тех, кто находится рядом с ним. Но у него не было никакой причины сомневаться в ней - ее верность была абсолютной, в любом случае. Сколько она себя помнила, она служила ему.

Она решительно повернула запястье Скайуокера и ввела инъектор в вену на тыльной стороне, жестко отклоняя побуждение держать его за руку, когда он проснется, чтобы он ощутил хоть какое-то подобие комфорта.

Но было неправильно давать ему ложную надежду. Для него было лучше, как можно быстрее сдаться и подчиниться воле Палпатина. Так или иначе он уже был близок к этому. Человек, которого она знала… которому, возможно, сопереживала, признавая в каком-то смысле в нем равного себе и уважая его, независимо от того, кому он служил - возможно, ощущая даже нечто большее… хотя, какое это имело значение - человек этот теперь исчезал, разрушаясь и меняясь день за днем, превращаясь в то, что желал видеть ее Мастер.

Вся эта ломка была настолько необязательной. Мара могла доставить Скайуокера в императорский “Поведенческий модификационный центр”, существование которого долгое время отрицалось. В его стенах Палпатину предоставили бы полностью порабощенного джедая. С вытертым и чистым, как сланец, разумом. Стерильно и надежно.

Но ее Мастер хотел не этого.

Он хотел именно сломать джедая, умственно и физически. Хотел сделать все сам, достигнув абсолютного контроля - не меньше. Это была навязчивая идея. Она никогда не видела Палпатина таким раньше - столь мстительным, столь одержимым, столь направленным, столь…

Испуганным.

Глаза Мары расширились от понимания - он боялся. Ее мастер был напуган этим джедаем.

Действительно ли Вейдер был прав? И Скайуокер являлся реальной угрозой для Императора? Действительно ли его способности были равны способностям Мастера - и именно поэтому он не мог управлять джедаем, не мог предсказать его действия?

И

именно это пугало и очаровывало ее учителя? Это так было похоже на него - быть неспособным сопротивляться притяжению большой мощи, не в силах заставить себя разрушить ее источник, даже зная, что тот может уничтожить его.

Вот, почему ему было необходимо установить контроль над Скайуокером. Даже больше. Угроза, которая так долго висела над головой Императора, была предсказана. Это было единственное, чего он боялся. И источник этой угрозы находился теперь в его власти. И Палпатину было недостаточно управлять ею - ему нужно было растереть ее ногами и разорвать на части, получив полное господство над ней.

Скайуокер издал слабый звук, приходя в себя, не двигаясь и не открывая глаз.

Увидев все в новом свете, Мара внезапно ощутила такую сильную жалость к нему, что ее всю скрутило внутри - Палпатин не остановится ни перед чем, чтобы превозмочь свой страх. Он сломает его, а если нет, то разорвет на части в попытке. Понимал ли это Скайуокер? А Вейдер?

Его отец бросил его второй раз?

***

Люк лежал все на том же месте и прикладывал все усилия, чтобы полностью прийти в себя. Согнув колени, он резко замер… и затем медленно опустил ногу со сломанной лодыжкой, боль в которой, горя и пульсируя, никогда теперь не оставляла его. Смотря прямо перед собой, он дождался, когда комната прекратит лениво вращаться - с каждым разом это становилось чуть труднее, по мере того, как его физические резервы истощались.

Лежа на полу еще довольно долгое время, крайне измученный жаждой, он наблюдал за облачками пара от своего дыхания - здесь всегда было холодно. Это тоже истощало его, делало медленным и тяжелым.

Он снова услышал хрип из собственного горла и тихо закрыл глаза, пытаясь отсрочить пытку действительностью на несколько мгновений дольше.

Мара мягко подтолкнула его, зная, что ее мастер должен уже быть на пути сюда.

– Сядь. Это поможет очистить голову.

Он медленно распрямился, холодный пол и раны делали его движения жесткими и неуклюжими, израненные руки обернулись вокруг сломанных ребер. Мара помогла ему подняться, поддерживая за спину, и избегая его глаз - чувствуя вновь тот странный резонанс с ним и впервые не отклоняя его.

– Здесь есть вода. Можешь вымыть лицо.

Кровь вокруг его ран засохла, и Мара предположила, что ее учителю захочется видеть своего джедая умытым - или, может, она сделала это из-за своего собственного беспокойства – больше она ни в чем не была уверена.

Мара наблюдала, как Скайуокер натянуто повернулся к яркой изящной чаше из драгоценного камня - настоящему произведению искусства, как и все в императорском дворце - такой неестественной здесь, в этой холодной, пустой и суровой камере; красочный мазок посреди бледной безликости. Она смотрела, как он провел сломанными зашибленными пальцами по золоченому краю, и знала, что он думал то же самое. Небольшая улыбка на мгновение затронула его черты. Затем он протянул руку в воду, придав ладони чашеобразную форму.