В случае беды
Шрифт:
— Не понимаю, как ты меня терпишь. Но думал ли ты, Люсьен, какая мука для женщины иметь дело с мужчиной, который все знает, все угадывает?
Роман с музыкантом продолжался всего пять дней. Однажды вечером я нашел ее какой-то странной — состояние лихорадочное, зрачки расширены — и, задав необходимые вопросы, вытянул из Иветты, что он заставлял ее принимать героин. Я разозлился и, когда на следующий день понял, что, вопреки моему запрету, она опять виделась с ним, впервые влепил ей пощечину, да такую, что у нее несколько дней
Я не могу ни следить за ней круглые сутки, ни требовать, чтобы она все время меня ждала. Я знаю, что меня на нее не хватает, и поневоле позволяю ей искать на стороне то, чего не даю сам. А если мне при этом больно, тем хуже для меня.
Первые месяцы меня захлестывала тревога, потому что я постоянно гадал, вернется Иветта ко мне или очертя голову бросится в какую-нибудь грязную авантюру.
После Сен-Клу мои тревоги обрели иную форму.
— Происхождения этот парень итальянского, но родился во Франции и считается французом. Знаешь, чем он занимается? Учится на медицинском, а по ночам подрабатывает у Ситроена. Не находишь, что это смело?
— Куда он тебя водил?
— Никуда. Он не такой. Мы вернулись на своих двоих через Булонский лес я, по-моему, в жизни столько пешком не ходила.
Сердишься?
— С какой стати?
— С такой, что я не рассказала тебе раньше.
— Ты виделась с ним еще?
— Виделась.
— Когда?
— Вчера.
— Где?
— На террасе «Нормандии» на Елисейских полях — он мне там назначил свидание.
— По телефону?
Значит, ему уже известен ее номер.
— Я решила, что это доставит тебе удовольствие: ты ведь вечно боишься, как бы я не спуталась с какой-нибудь шпаной. Отец у него каменщик в Вильфранш-сюр-Сон, недалеко от Лиона, откуда я родом, а мать судомойка в ресторане. У него семь братьев и сестер. С пятнадцати лет он работает, чтобы платить за учение. Сейчас живет в комнатушке на набережной Жавель, недалеко от завода, и спит всего пять часов в сутки.
— Когда у вас следующее свидание?
Я знал: у нее что-то на уме.
— Это зависит от тебя.
— Что ты имеешь в виду?
— Если хочешь, я с ним вообще не буду встречаться.
— Когда у вас с ним свидание?
— В субботу вечером — в этот день он не работает на заводе.
— Тебе хочется видеть его в субботу вечером?
Она промолчала. В воскресенье утром, позвонив на улицу Понтье, я понял по смущению Иветты, что она не одна. Это был первый известный мне случай, когда она привела кого-то в квартиру, которая, по существу, является нашей общей.
— Он у тебя?
— Да.
— Встретимся у Луи?
— Как скажешь.
Ночь с субботы на воскресенье стала их ночью, и некоторое время Мазетти верил в басню о великодушном адвокате. Иветта призналась мне, что иногда забегает днем на набережную Жавель поцеловать его, когда он занимается.
— Я прихожу лишь затем, чтобы его подбодрить. Комнатка у
Мазетти бывает на улице Понтье и в другие дни, кроме субботы: однажды ближе к вечеру я разминулся с ним в воротах. Мы узнали друг друга. Он заколебался, потом неловко кивнул, я вежливо ответил.
Словно для того, чтобы придать истории пикантность, Иветта, как я и ожидал, в конце концов призналась ему, что я не только ее благодетель, но еще и любовник Она рассказала тлю налет на улице Аббата Грегуара, на этот раз как было на самом деле, и добавила, что ради нее я поставил на карту свою честь и положение.
— Этот человек для меня святыня, понял?
Но разве важно, сказала она это или нет? Главное, что он не стал возражать и, когда мы вторично встретились с ним на улице, кивнул, с любопытством посмотрев на меня.
Я все думаю, не внушила ли еда ему» что я импотент и удовлетворяюсь такими забавами, «которые не могут вселять в него опасения. Это, конечно, чушь, но мне она рассказывала еще менее правдоподобные басни.
Ни он, ни она ничего, разумеется, не понимают. И теперь происходит то, что должно было случиться.
— Что еще он сказал? — спросил я, когда мы добрались до квартиры — Уже не помню. Да и повторять не хочу. Словом, все, что молодые люди говорят о мужчине в возрасте, если тот ведет себя как — влюбленный.
— Она открыла шкаф, и я увидел, что она пьет прямо из горлышка.
— Прекрати!
Она взглянула на меня, но успела сделать последний глоток и заплетающимся языком спросила:
— А ты не можешь при своих связях устроить так, чтобы его посадили?
— Под каким предлогом?
— Он угрожал — Чем?
— Ну не прямо, но дал понять, что найдет способ избавиться от тебя.
— В каких выражениях?
Тут — я это знаю — она соврала, в любом случае присочинила.
— Даже если ты говоришь правду, это недостаточное основание для ареста.
Тебе что, хочется, чтобы он сел?
— Я не хочу, чтобы с тобой случилось несчастье. Ты же знаешь: у меня нет никого, кроме тебя.
Она говорит то, что думает, и это серьезней, чем ей кажется. Если ее опять предоставить самой себе, она очень скоро плохо кончит.
— Мне худо, Люсьен.
Я это вижу. Она перепила, и сейчас ее стошнит.
— Вот уж не думала, что все так обернется! Считала, что устроились мы удобно. Знала, что ты доволен…
Она отдает себе отчет, что ляпнула лишнее.
— Прости. Но ты сам видишь: со мной вечно одно и то же. Я стараюсь сделать как лучше, но за что ни возьмусь — все кончается плохо. В одном жизнью могу поклясться — больше я с ним не увижусь. Выглянул бы ты на улицу.
Я слегка раздвинул занавеси, но под фонарями никого не заметил.