В союзе с Аристотелем
Шрифт:
Мальчишки стали подниматься следом. Едва Катя ступила на дощатый потолок, как вскрикнула и чуть не сорвалась в люк — увидела повешенного человека.
— Я же сказал: не испугайся шубы! — рассердился Юрка, добравшись до нее.
— Я не знала…
— Все вы не знаете. Как увидят, сразу — а-а!.. Сейчас я ее вообще сдерну. Сколько можно болтаться! — Юрка обхватил шубу, как борец, приподнял, чтобы вешалка соскочила с гвоздя, и грохнул о шлаковую засыпку. — Вот сразу лучше стало… Знаете, мы тут летом кинотеатр устроим. Смотрите, как здорово будет: сюда
— Пожалуй. Высоты хватит.
— Хватит. Проведу розетку, приберусь и толково будет.
Юрка так размечтался, что позабыл, зачем и забрался на чердак, но Валерка прервал его, предложив скорее покончить с делом да спуститься, а то он уже начал мерзнуть.
— А-а! Ну-ну. Сейчас мы живо найдем что-нибудь, — спохватился Юрка, проходя вперед.
После недолгих поисков в углу, под тяжелой кипой старых газет, Юрка наткнулся на киот со стеклянной дверцей. Он осторожно поднял его, смахнул пыль и снег, пробившийся сквозь шиферное покрытие, повернул к свету и подозвал друзей. За дверцей ребята увидели невыразительное, с длинным носом, плоское лицо, обрамленное складками фольги. Вокруг лица белели цветочки, похожие на ромашки, сделанные тоже из фольги.
— Бог! — прошептал Валерка.
— Он, у нас висел. Аркаша его снял… — сказал Юрка. — Видела такого? — неожиданно обернулся он к Кате.
— Нет.
— А каких видела?
— Никаких.
— А на кого же ты молилась? — запальчиво спросил мальчишка и сам удивился неожиданности своего вопроса.
Однако вопрос этот давно засел в мальчишеский ум. Юрка почувствовал безжалостность своих слов и поспешил смягчить их:
— Или ты не молилась?
Катя склонила голову.
— Молилась.
— Значит, ты веришь богу? Вот этому… Мы его на чердак швырнули, под старые газеты, в пыль, а ты ему веришь.
Девочка подняла голову, быстро глянула повлажневшими глазами на Юрку, на киот в его руках и тихо проговорила:
— Я… не знаю… Я мало молилась… Мне стало страшно. Все кричат, плачут. Вот так. — Катя вдруг сложила ладони лодочкой, чуть приподняла их над коленями и зашептала: — Дай господи! Дай господи!..
Мальчишки смотрели на девочку, разинув рты. Пальто сползло у Валерки с плеч, но он не ощущал холода.
— Ну и чего он дает? — спросил Юрка.
— Не знаю. Я ничего не видела, чтобы давал.
— Да что он может дать? — Юрка встряхнул киот.
Дверца отворилась, и ребята четче увидели постный божий лик. Они некоторое время молча рассматривали его, затем вдруг Юрка потянулся пальцами к одному из цветков и взял его за лепестки — цветок отлип с каким-то щелчком.
— Не надо! — вскрикнула Катя испуганно. — Ой, не надо, Юр. Бог наказывает! Положи это, и пойдемте отсюда. — И она, ожидая чего-то сверхъестественного, съеживаясь, задрала голову к коньку крыши.
От неожиданности мальчишки тоже подняли голову, оглядели черный шифер, прислушались, потом уставились на Катю, точно ожидая дальнейших указаний. И девочка молча смотрела на них. Порыв ветра скользнул по крыше, и из щелей посыпались снежинки.
— Что должно было быть? — спросил Юрка.
— Я не знаю, — тихо ответила Катя. — Но бог сразу наказывает за грех.
— Ах, сразу! — повторил Юрка, глянул на цветочек, который все еще держал в руке, бросил его через плечо и быстро оторвал еще один венчик. — Вот, пожалуйста!.. И хоть бы что! Ни огня, ни дыма, ни грома. Вот я, вот Валерка, вот ты, мы сидим, как сидели… Бога нет! Поэтому он и не наказывает, и на сковородке не поджаривает… Валерка, ну-ка, и ты сорви.
Мальчишка не постеснялся, и еще один цветок выпал из наряда небесного отца.
— Ну вот. Попробуй сама. — Юрка приблизил киот к девочке. (Катя сперва чуть отшатнулась, потом выпрямилась, с робостью протянула руку к богу. Щелчок — и венчик оказался в пальцах.) — Видишь — земля не раскололась. Срывай еще! (Катя довольно решительно дернула цветок над самой головой боженьки.) Смелей, смелей! Вот так! — И Юрка всей пятерней скребанул два раза, содрал начисто фольгу, скомкал и так резко бросил, словно это было пойманное ненароком опасное насекомое. — Вот! — сказал Юрка, а Катя охнула и прижала руки ко рту.
Оставшись без мишуры, бог вдруг как-то съежился, померк и стал похож или на самого последнего нищего, или на облезшую обезьяну.
— Забавный какой, — улыбнулся Валерка.
— Еще бы, — поддержал Юрка. — Лысый хрыч. Слизняк… Валерка, знаешь, это ведь законный шкафчик под ленты. Как раз. Бога соскребем ножом или просто бумагой чистой оклеим, и порядок. Смотри-ка, прямо как по заказу… А ну, пойдемте в дом.
Когда спускались по лестнице, Юрка проговорил:
— Опять бога в избу тащим, но с другой целью. Ага, Валерк?.. С современной целью!
Киот они тайком, чтобы не заметила Василиса Андреевна, пронесли в «келью» и позвали Аркадия.
— Гениально! — воскликнул Аркадий, увидев обезображенный божий лик. — Я его выселил на чердак, а вы его там прикончили — безбожником стал наш дом!
— Гениально! — повторил Юрка. — Мы его у тебя под книжками повесим, ага?.. Аркаш, признайся, что фильмоскоп ты еще купил тогда, позавчера, вместе с этим… с Шекспиром.
— Признаюсь.
— Значит, маме не показалась вторая стопа?
— Не показалась.
— Я это понял. Я знал, что в сенях что-то припрятано!
— Ну, понятно… Между прочим, хоть эта затея и была моей, но утверждалась она семейным советом. И, поверь, победа далась мне нелегко.
— Да? Хм… Ну, спасибо… Катьк, ты чего в пальто стоишь? Снимай, сейчас кино будем смотреть.
И ребята, пригласив Василису Андреевну и Петра Ивановича, прокрутили три диафильма.