В срок яблоко спадает спелое
Шрифт:
– Ты можешь сказать Михаилу, что по твоей инициативе наш холдинг создает фонд помощи. На что ориентирован – определит устав. А первым деятельным актом, ты попросила, чтобы стало выделение средств Михаилу Панкратову. Всей суммы сто двадцать тысяч долларов единовременно.
– Так, теперь ясно. И куда он должен обратиться?
– Нет, еще не все. Пятьдесят тысяч долларов ему безвозмездное пособие. А остальные деньги – беспроцентный кредит на семь лет. Пусть позвонит мне в канцелярию. И скажет, что Марина Владиславовна назначила связаться.
– А зачем моя роль так представлена?
– Во-первых, потому, что ты ее
– Я не хочу быть благодетельницей. Нельзя ли все проще оформить?
– Ну же, Марина, я думал, ты тоньше в людях разбираешься. Они тебя уважают, и ценят все твои достоинства. Но ребятам нужен командир, чтоб заботился о каждом. Ты сама к этому пришла, и за Панкратова просишь. И что за глупость – манны небесной предлагаешь падение. Или мне позвонить и сказать: «Панкратов, я хочу дать тебе сто тысяч». «Ну, скажут все, а Вдовин идиот».
Девушку Иру прооперировали в Швейцарии. А Марина Вдовина усилила свою охрану.
Не количеством. Безмерной преданностью. И авторитетом своей личности.
Рассвет над Москвой-рекой
Тина Вербина тем и была особенно хороша, что сначала ее только как бы замечали. Потом останавливали взгляд. Начинали всматриваться и разглядывать. И девицы пытались решить, наконец, да что же это в ней такого? А сильный пол загадок в ней не видел. А просто большинству она была желанна, как средоточье женского начала, бурлившего в ней выше всех достоинств.
Но Тина рано во всем разобралась. И настроила мощный защитный рефлекс, чтоб придерживаться полноценной жизни, а не стать рабыней сладострастья.
Рябинина, она же Вдовина Марина, напротив, сразу останавливала взгляд. Классическая красота ее лица и нежные белокурые волосы напоминали лик мадонны. Но глаза не смотрели простодушно. Может, оттого, что общее ощущение угловатости тела, свойственное подросткам, сохранилось в облике молодой девушки. И, в целом, наблюдался диссонанс. Рябинина себя судила строго, так как быть простодушию в глазах. Грудь, обрамленная сутулостью, смотрелась так, будто владелица старалась утопить ее в объятьях плеч. Марина вызывала интерес, но не всеобщий. Как бы – на любителя.
Подруги не витали в облаках. Они, со своих жизненных позиций, держались мнения, что получаешь по заслугам. И время торопить не надо. С друзьями были просты и открыты. Учились на филфаке МГУ. А Тина много и увлеченно занималась танцами.
– Ты знаешь, я, наверное, не хотела бы стать балериной классической школы – уж очень строги там правила и условен язык танцевальный, – говорила она, когда смотрели сцену «Теней» из «Баядерки». Но тут же вскакивала и, лишь делая намеки на географию перемещений, руками подпевала всем движениям примы. Ее влекло, и она записалась в студию современного балета. На просмотре для поступления спрашивали о подготовке и просили станцевать. Были какие-то организаторы, но они только вызывали пришедших на просмотр, а отбор вела совсем молодая темноволосая девушка. «Экая ты Марго Фонтейн» – подумала Тина. Пришел ее черед проверки. – «Я никогда не занималась. Но, пожалуйста, посмотрите»… Цыганский танец, записанный на диск с телевизора. Тина знала рисунок и порядок движений, напела мелодию концертмейстеру. Обернула шалью плечи, опустила голову на грудь. От всего отрешилась. И, медленно, начала.
«Откуда это – ни одного неверного движения, руки разговаривают, голова царственно фиксирует позу. А глаза… Этот цыганский после девяти лет Академии танца так не станцевать. Да из нее душа сейчас выскочит» – проносилось в голове у девушки-балетмейстера. И наступил заключительный иступленный всплеск. И закружилась цыганка стремительно. А потом – вытянулась в струну и, разом поникла, рухнув на колени и обмякнув полностью. – Так… Тина Вербина…, Меня Елена Ниловна зовут. Я рада буду работать с вами. Это же не проба возможностей? Вам дано…, Вы должны. Я уже знаю, с чего мы начнем. Я хочу сделать номер для вас…
Тина обвела зал глазами – все с изумлением смотрели на нее. Концертмейстер привстал со стула и не отрывал глаз поверх очков.
А у Марины в душе царила сумятица. Ровесники ухаживали за ней, случилось даже два романа. Но это были свои ребята, как бы друзья. И вдруг появился в жизни человек, которого иначе как ухажером, и определить нельзя было.
Познакомились они в самолете, Марина возвращалась из тура по Голландии. А господин летел из Штатов, в Амстердаме пересадка. Он летел в бизнес классе, дважды прошел мимо. Место рядом с Мариной было не занято.
– Можно я присяду? – спросил он на третьем заходе.
– Что вдруг? Вам плохо? – Она сразу и не поняла. Лет за тридцать, одет добротно, без роскоши. Спортивная стрижка.
– Я не хочу, чтобы мне было плохо. А будет, если после возвращения в Москву у меня только и останутся сожаления, что я не познакомился с вами.
– Как пафосно. По крайней мере, у вас не должно быть сожалений, что вы плохо изучали Пушкина. Это почти как: «Я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я».
Меж тем он присел. И они познакомились. Да отчего и нет. Большинство знакомств людей молодых, как ни копни, исторически банальны.
Максим предложил довести в город, он оставлял машину в парковке у аэропорта. И когда остановил машину возле Марининого дома на Тимура Фрунзе, сказал: «Простите. Спасибо. Спасибо вам. Я к другу ездил. Он разбился в Америке, на машине… Я ездил в Луизиану. Там, под Новым Орлеаном, все случилось. Мне было невозможно одному. Спасибо».
Перед сном Марина все пыталась вспомнить лицо своего нового знакомого. Но черты расплывались, да и слова все рассыпались. Только, будто повторял он: «друга похоронили» и «было невозможно одному». – «Максим» – прошептала она, засыпая.
Нового знакомого звали Максим Петрович Ромин, и был он собой совсем не плох. Среднего роста, стройный. Как и стрижка – на вид спортивный. Еще не шагнувший в средний возраст симпатичный русоволосый господин. Он старался, и получалось – так и выглядело: идет молодой господин. Но не красавец, да и не броский. С Америкой его связывал бизнес. И трагедия – три года назад его друг и компаньон, заводила в детских играх и генератор всевозможных начинаний, Игорь, жизнелюбивый настолько, что казался определенным в бессмертие, погиб, так нелепо и пошло. Ночью, на загородной дороге, на огромной скорости машину занесло. Разбилась вдребезги. Тело Игоря вырезали автогеном. Был один и мертвецки пьян.