В старой Африке
Шрифт:
В следующую ночь случилось новое несчастье: днем пересекли тропинку, а ночью убежали пять человек, унеся с собой оба ружья, все патроны, всю соль, все спички и лучшие продукты. С вечера Гай и Мулай перезарядили обоймы своих пистолетов и взяли в карманы по коробке спичек. Это было все, что осталось.
Пришлось ускорить марш. В тот же день один носильщик отстал, обессилев. Остальные взяли его ношу, но к ночи он не вернулся, а потом все слушали вой гиены и лай шакалов где-то совсем близко. Поднялись молча и молча шли весь день.
Вечером случилось ужасное: бунт.
Это произошло в густом кустарнике. Мулай стрелял весь
Носильщики тащили в стороны тюки с провиантом; капрал держал их обеими руками, сильно упираясь ногами в лежащий ствол дерева. Тогда стоявший в стороне Тумба поднял камень и с размаху ударил Мулая по темени. Гай увидел глубокую вмятину. Секунду тот покачался на ногах, обливаясь кровью. Тумба замахнулся снова. Гай выскочил на поляну и дико закричал. Тумба бросил камень и отошел в сторону.
Когда в отчаянии он припал к телу Мулая, то увидел, что на груди, прямо под медалью, подвешена на тонкой лиане граммофонная пружина и зубчатое колесо.
Ужасное время…
Есть было нечего, и не было огня. Тюки бросили. В густом лесу люди шли кучкой, на полянах разбегались в стороны в поисках съедобных плодов, листьев и корней. Тут-то и выяснилось, что давно оторванные от природы люди, для которых перенесение тяжестей стало профессией, забыли лес и уже не умели отличить полезное от вредного: рвали и жевали все подряд. Последствия сказались через день: поносы и отравления. Заболевшие плелись день до привала, ночью стонали и вертелись на ложе из листьев, а к утру делались тихими и вялыми. Гай наклонялся и в зеленом сумраке видел все тоже: страшно осунувшееся лицо, торчащий нос. У негров носы приплюснутые, широкие, но теперь носы как будто вытянулись и сразу лица стали непохожими, чужими. С злобным и бессильным ворчанием голодные люди поднимались и ковыляли вперед. Умирающих бросали. Гай не мог заставить живых ждать смерти заболевшего, хотя они и думали, что его пистолет заряжен. Негры надеялись, что скоро набредут на деревню. Гай тоже надеялся, но это были особо безлюдные и безотрадные места: мелколесье и бесконечные пото-пото, крокодилы и птица. Правда, встреча с леопардом здесь казалась маловероятной, но зато уж совсем невероятной представлялась встреча с людьми. Но погибающие всегда исступленно верят, надеются вопреки трезвому рассудку, и эти живые скелеты с вспухшими животами тоже верили и упорно, с удивительным напряжением всех сил стремились вперед и вперед. Гай шел во главе этой жалкой кучки и указывал направление; замыкающим был долговязый Ламбо, который по мере сил старался держать людей вместе. Теперь он стал помощником вместо Мулая.
Гай назначил Ламбо замыкающим потому, что кроме него лишь этот носильщик сохранил силы. Почему? Каким образом? Это было удивительно, но у Гая не было сил удивляться и желания думать об этом. Ламбо даже не похудел. Легко и свободно он шел, время от времени протягивая руку и обрывая на ходу листья. Он ел как все, но живот у него не был вздут, и он ни на что не жаловался. Каждый день он совал Гаю пучки съедобных листьев или два-три плода. Гай рискнул съесть, и ничего не случилось.
До боли ясно запомнилась последняя смерть.
Очевидно, на этот раз сдало сердце. Они шли втроем. Вдруг две черные руки сзади обхватили шею Гая. Кто-то повис у него на спине. Оба качнулись и упали в грязь. Еле-еле поднявшись, Гай вытянул дрожащие руки, приготовившись обороняться: ему показалось, что носильщик напал на него. Ламбо спокойно жевал большой красный медовый цветок и равнодушно смотрел на носильщика, который лежал у его ног в неглубокой воде, лежал на спине и захлебывался: у него не было сил слегка поднять голову. Вода затекала в судорожно раскрытый рот. Гай приподнял его голову. Носильщик несколько раз жадно вдохнул горячий зловонный воздух, потом судороги прошли по страшно исхудавшему телу, умирающий вытянулся, и голова его вдруг повисла в руках у Гая. Минуту тот глядел на лицо, покрытое грязью и предсмертным потом, потом медленно опустил голову в воду.
Долговязый Ламбо продолжал сосать красный цветок. Пошатываясь, Гай отошел в сторону, выбрал сухое место, разделся и опять вошел в воду, в сапогах — от пиявок, с болтающимся на груди компасом. Он хотел освежиться. Они остались вдвоем в этом ужасном лесу. Долговязый больше не был носильщиком: он стал единственным товарищем и утешением в этом мире, и Гай чувствовал, что нужно сказать ему несколько слов. Но Ламбо не знал французского языка, и Гай подумал, что следует показать ему свою дружбу жестами…
Вода была очень теплая. Лягушки нехотя прыскали из-под ног. Гай помочил лоб и виски и некоторое время стоял, закрыв лицо руками. Сколько времени? Неизвестно. Просто стоял. Потом забыл о купанье, увидел, что стоит голый, и подумал: «Почему это я стою в луже? Как странно… Они все, все умерли… Да. Все. Умерли». Повернул и побрел на берег
Вышел и увидел, что вещей нет. Нет пояса с незаряженным пистолетом, сумки с инструментами и тряпья. Все исчезло.
Долговязый обокрал его и исчез в лесу. Гай остался один.
Некоторое время он стоял и смотрел на примятую траву и след босой человеческой ноги. Шагов десять отпечатки были отчетливо видны на мокрой земле, но дальше начиналась другая лужа, а позади нее — черный лес. Бежать за вором — бесполезно. Он уже выиграл время и расстояние, и погоня окажется безрезультатной, тем более что трудно будет найти след на другой стороне воды и затем не потерять его в лесу. Да и что бы это дало? Принудить Ламбо идти вместе нет возможности, он уйдет ночью, завтра, в любое время.
Теперь надо думать дальше. Спичек нет. Ночью нападут звери, и все будет кончено. Спать в лесу без огня нельзя. Кормиться в лесу без оружия тоже невозможно. Что же делать? До фактории далеко, несколько суток пути — нужно перейти заболоченную низину, переправиться через кишащую крокодилами реку, войти в многоярусную гилею и найти в ней дорогу. Сделать это одному человеку нельзя. Значит…
Значит, остается умереть.
Покончить с жизнью лучше всего поскорее, еще до вечера, чтобы не обманывать себя, не ждать смерти в когтях зверей. Умереть нужно сейчас.