В старых ракитах

Проскурин Пётр Лукич

– Ас какого ни глянь, - опять спокойно и равнодушно остановил его Василий.
– Ты думаешь, если я в город уехал, так и все тебе? Э-э, на вот, выкуси!
– Василий сложил пальцы в увесистую дулю и сунул ею в сторону двери.
– Это так тем кажется, у кого мозгов мало. Я вон и в институт пробовал поступать, даже одно время заочно и прошел, год попыхтел и бросил. Не тот коленкор! Мог запросто хороший техникум одолеть, да не захотел, хотел на самой высоте покуражиться. Может, и зря. А, ладно!

Что теперь рассуждать... И Иван мой после десяти-то классов пыхал-пыхал-и в армию! Не смог проскочить,

у него еще дух деревенский, а там у них, у интеллигентов, машина давно отлажена-он тебе еще пеленки марает, а к нему уже всякие профессора ходят. Английский тебе, математика... Что хочешь.

– Да ну?
– удивился Андрей.

– Вот тебе и да ну! Он тебе еще... а место в жизни уже за ним. Он тебе вот такой, - Василий отмерил ладонью с аршин от пола, - золотушный, а поди его возьми, за ним вон какая толща из пап да мам да бабок с дедами.

Русскому мужику эта наука еще долго будет поперек горла, не скоро он ее одолеет... А все равно одолеет!
– Василий внезапно тяжело и угрожающе качнулся в сторону Андрея, и тот, внимательно и заинтересованно слушавший его, обалдело отшатнулся.

– Ты чего шумишь?
– усиленно заморгал он.
– Ты, Вась, знаешь, зря на каждого не кидайся. Если у самого кишка тонка, кто тебе виноват? Чего тебя тогда в город повлекло? Сидел бы себе на месте, сосал лапу. Тоже придумал, город ему виноват. Вон у нас какой населенный пункт-Вырубки-то наши. И прыщом-то его не возвеличаешь, еще меньше. А погляди - Гришка Залетаев ныне Григорий Павлович Залетаев-генерал! А-а? Генерал!

А ты помнишь, у него под носом краснуха от соплей не сходила? А Федька Кудрявкин? Федор Елисеевич Кудрявкин, директор вон какого завода, депутат! Во-о! Значит, дадена им свыше мозга большая, вот тебе и весь оборот. А-а, что ты молчишь?
– стал с нехорошей жадностью допытываться Андрей, и Василий, почувствовав эту его незабытую, темную, мохнатую ревность в отношении своей жизни, молчал. Другого ничего нельзя было доказать, это Василий знал давно. А впрочем, что ему Андрей? Так, смех один, все старается какую-нибудь болячку нащупать да позанозистей ковырнуть, ишь, бедняга, старается, даже про водку забыл, и в глазах-то просветление. Вот ведь порода, чем другому больней, тем самым себе выше, уж вроде ты и орел, воронам на страх. Ишь как у него все ходуном заходило, для этого и остался, не забыл Валентинуто, да и многого другого не забыл, сейчас все утвердить себя повыше ладится... А может, он и прав, этот сельсоветский дьяк, может, его правда помельче, да в жизни в чести-круто и неожиданно для себя повернул Василий. Что на него дуться? Как ему роднее, так и чешет себе, а поди разберись, у кого оно, это бремя, тяжелее...

Кого, в самом деле, винить, если сам не осилил?

Василий хотел успокоиться, но получилось наоборот, неожиданно для себя он тяжело, даже с ненавистью глянул в глаза Андрею, и тот, уловив эту непонятную ненависть, выпрямился, заморгал.

– Ну дерет тебя, ну дерет, а?
– изумился он.
– Ну, чего?

– А я все равно кулаком еще по столу бухну, - заявил Василий, по-прежнему ненавидяще не отпускал глаз Андрея, и тот до мутной дрожи где-то под сердцем обрадовался, он даже заерзал от этой расслабляющей радости.

– Не-е, - заявил он с готовностью, - не-е, Вась,

не бухнешь, не-е... И я не бухну, и ты не бухнешь.

– Бухну!

– Не-е, не-е, - от упоения и чувства противоречия Андрей зажмурился. Не-е, наша с тобой витаминная мука кончилась...

– Что?
– ошалело вскинулся было Василий, но тут же опал, посидел, раздумывая под лихорадочно блестевшим взглядом Андрея, затем молча и сосредоточенно налил водки в оба стакана, придвинул один Андрею. Тот так же молча взял, выпил.

– Знаешь, если ночевать здесь, надо протопить, - сказал Андрей, посмотрел на печь в горнице, сложенную, по обычаю, продолговатым столбом во всю высоту помещения.
– За зиму отсырело, у меня так ломота по спине и шастает. А то завтра не разогнешься. Пойду-ка я дровишек принесу.

Василий не стал удерживать его, и скоро Андрей раз"

жег в печи огонь, принес дров про запас и, сидя у огня, протягивал к нему руки, долго, наслаждаясь, молчал.

– Опять дождик пробрызгивает, - сказал он наконец.
– А такая тьма, вроде раньше такого сроду не было.

– Иди, давай выпьем, - предложил Василий.
– Что-то в душе, эх, крутит, крутит...

– Да чего там, - попытался как-то притушить остроту момента Андрей. Что теперь рассуждать: то да се, гадай теперь, как оно могло быть. А дело оно простоеживешь и живи себе...

– Выпьем...

– Давай.
– Андрей прихватил стакан короткими, сильньши пальцами, поднял его.
– Хорошая водка... вон как синью отдает. Чистая. У нас все больше по самогону ударяют. Хоть и деньжата пошли немалые, а все привычка, не очень-то на это дело бросать привыкли... Ну...

Они взглянули друг на друга, отхлебнули. Василий откусил бок от моченого яблока, Андрей подумал, поглядел на селедку и закурил.

– Знаешь, тебе надо завтра в сельсовет заглянуть, - сказал он.

– Зачем?

– Как же... Надо вот дом на тебя переписать.

– Кому он нужен, этот дом, теперь... Вон их сколько в поселке, стоят доживают...

– Ну, это другое дело, - Андрей пошел, поправил дрова в печи, опять, задумчиво щурясь, долго смотрел в огонь, затейливо и дико игравший у него на лице.
– Это уж другое дело, а закон есть закон... Нужно тебе, нет, а порядок должен быть...

Василий промолчал, время близилось, пожалуй, к полуночи, но спать по-прежнему не хотелось, из окон глядела тьма, и, хотя от этого не исчезало ощущение, что тебя кто-то безжалостный и насмешливый неотступно разглядывает, Василий старался не обращать на это внимания. Он не представлял, что будет дальше и как скоротать время до утра.

– А тебе чего?
– сказал, опять возвращаясь к столу, Андрей.
– Будет у тебя этот дом вместо дачи, внуки пойдут, будешь привозить на природу... Грибы тут, ягоды, воздух... Ну, а не хочешь дачу, на дрова любой возьмет.
– Андрей, словно вновь стараясь нащупать место неуязвимее, помедлил. Много, конечно, не дадут, а сотни полторы-две любой даст. Дрова сухие, близко, трактором зацепил и волоки.

– Может, ты и сам возьмешь?
– слегка потирая пальцами словно в одночасье взявшиеся густой и сильной щетиной щеки, спросил Василий, его глаза приобрели какуюто звериную, обволакивающую глубину, но Андрей ничего не заметил.