В Стране Дремучих Трав (изд. 1962)
Шрифт:
Но мог ли я отказаться от поисков крупинки, цена которой — возвращение в большой мир? И в эту минуту я подумал, что здесь, на берегу, возможно, были совсем другие скарабеи. А похитители остались там, за грядой холмов. Предположение неожиданное и ничем не обоснованное. Но расстаться с этим предположением не мог, а может быть, не хотел: оно меня успокаивало, выводило из мрачного состояния. И я поверил в собственную выдумку.
Своими мыслями я поделился с Думчевым. Он посмотрел на меня пристально и внимательно:
— Вы предлагаете поход за гряду холмов?
Неожиданные вопросы Думчева
Чем дальше мы шли, тем больше я начинал раздумывать: ведь Думчев собирается раздобыть чернила и, видимо, остаться в Стране Дремучих Трав, продолжать исследования и заново писать свой дневник. Все это тягостно, непонятно. И почему он уклоняется от разговора о главном, о возвращении? Почему не спрашивает о моих дальнейших намерениях?
Наверное, вид у меня был понурый и растерянный. Я об этом догадался потому, что Думчев с беспокойством часто оборачивался и поглядывал на меня. Он остановился и, желая отвлечь меня от мрачных мыслей, сказал:
— Вы, конечно, знакомы с нотной грамотой?.. Так знайте: уже подсчитано количество ударов крыла насекомого в минуту.
Я не сразу понял, о чем он говорит.
— Слышите? Летит пчела… Она издает при полете звук… Прислушались?
— Ля!
— Правильно. И это соответствует четыремстам сорока двойным колебаниям в секунду. Прислушайтесь же к новым звукам.
— До!
— Этот звук соответствует тремстам тридцати колебаниям крыльев пчелы в секунду: Не четыреста сорок, а триста тридцать, на сто десять, меньше. Пчела, видно, сильно утомлена. В Стране Дремучих Трав, закрыв глаза, я в любую минуту по звукам знаю всё, что делается вокруг меня: утомлены ли, обеспокоены, ли обитатели, летят ли с ношей или налегке, куда направляются. Здесь я проверил таблицу высоты звуков, производимых разными насекомыми. С таблицей я ознакомился еще давным-давно, в лаборатории. Насекомые взмахами крыльев рождают разные звуки. Частые взмахи — одной высоты, редкие взмахи — другой. Еще с детства я научился определять высоту звуков различного тембра. Ведь всякий музыкант сразу скажет, какой высоты ноту взяла певица или певец. Здесь все это мне пригодилось. Крылья здешних обитателей! Что может быть интереснее и поучительнее для людей, чем наука о крыльях и полетах!
Думчев, резко повернув в сторону, повел меня к полянке, видневшейся сквозь чащу трав. К дереву на краю полянки было привязано крылатое существо.
Думчев подошел поближе и начал объяснять. В рассказ вплетались воспоминания о его первом, единственном, давнишнем полете на ярмарке.
— Вот видите, видите! — говорил он. — Вот как надо строить машину для полетов в воздухе! Это стрекоза с двумя парами крыльев: одна пара расположена немного выше другой. Каждая пара крыльев у стрекоз развивает как подъемную, так и тяговую силу. Эти крылья не только поддерживают, но и двигают аппарат. Даже слабое движение длинных крыльев развивает большую тяговую силу. Эту сильную стрекозу
Думчев отвязал стрекозу. Она сразу взлетела и исчезла из виду.
— Что, хороша в полете? Смотрите, вот еще одна такая же на привязи. Передняя лобовая часть крыльев — жесткая, а задняя — гибкая. Таким образом, крыло автоматически меняет угол встречи с потоком воздуха, в зависимости от того, куда направляет стрекоза свой полет: вверх, вниз, вправо, влево. Что, хороша?
Думчев вопросительно поглядывал на меня
Я молчал. Он по-своему понял мое молчание.
— Удивлены? А теперь я покажу вам нечто непревзойденное. Видите, вот другая стрекоза — из семейства либеллюла. Смотрите, как распластаны ее широкие крылья. Это весьма проворный и самый мощный летун. А размеры крыльев! Размеры!
Я прикинул: размах крыльев был вдвое больше самого насекомого. Но меня поразила окраска. И я сказал:
— Какая серьезная и добротная окраска! Задняя пара крыльев имеет при основании широкую темно-коричневую полосу того же цвета, что тело…
Думчев прервал меня:
— Вы дитя, что ли? Не на окраску смотрите, а следите за полетом. Видите, она отдыхает. Сидит, но к полету готова. Она держит крылья в горизонтальном положении. Готова всегда… Сидит против ветра! Итак, в полет! — крикнул Думчев.
Развязав узлы канатов, он толкнул стрекозу своей саблей — жалом осы. Либеллюла взлетела. Это был не полет. Это была головокружительная, но вместе с тем грациозная игра в воздухе.
— А ловкость, ловкость-то какова! А мощность!.. Теперь глядите! — воскликнул Думчев.
Действительно, было чем восторгаться. Стрекоза, преследуя какую-то добычу, перевернулась на миг спинкой вниз. Затем резко выровнялась, последовал поворот за поворотом, и она схватила добычу.
— Сергей Сергеевич, — начал я, — все это интересно, но…
Я хотел было рассказать о современной авиации, о том, что человек уже обрел крылья и стал хозяином воздуха, но Думчев не дал мне вымолвить ни слова.
— Пусть же люди учатся построению своих летательных машин у стрекоз! — назидательно закончил он.
«Сегодня же вечером, — подумал я, — надо будет рассказать обо всем, что произошло в нашей стране за годы его отсутствия… О нашей великой революции, о могучем движении науки вперед, о сказочном скачке техники… Надо сделать это осторожно, постепенно. Он будет ошеломлен, огорошен, потрясен услышанным. Ведь многое, что он собирается принести в дар Родине, уже найдено, открыто, изобретено, изучено…»
Мы начали подниматься на пологий холм.
— Видите? — спросил Думчев и остановился на самой вершине холма.
— Вижу. Два туманных полукруга в воздухе. Вот они висят в одном месте, а вон и в другом месте два таких же полукруга. Странное явление…
Думчев усмехнулся:
— Эти два полукруга образуются крыльями насекомого, работающими безотказно, с определенной быстротой. Присмотритесь получше…
— Они, эти мухи, не летают, а… — начал я.
— Договаривайте, договаривайте! — крикнул Думчев.