В Стране Дремучих Трав (изд. 1962)
Шрифт:
Вот я очутился в кромешной движущейся тьме, наполненной разными шумами, шорохами и острыми, одуряющими запахами. Какие-то проходы, комнаты, спуски по глубоким шахтам, снова комнатки.
Когда-то, давным-давно, еще мальчиком, я вместе с другими ребятами разрывал муравейники. Мы как бы рассекали муравейник и видели его в разрезе. Перед нами были галереи, где лежали куколки; комнаты с личинками; комнаты, где были сложены яйца.
Об этом я вспомнил здесь. Как далеко и давно это было…
Я уже перестал думать, что скоро мое путешествие окончится гибелью. Оживали воспоминания. И в темноте я точно видел: стропила и балки — веточки и хвойные иглы — сложены так, чтобы они не обвалились. Эти деревянные части сооружения
Как кружится голова от«этих шорохов и шумов, от беспрерывного движения из этажа в этаж! Странная усталость! Я прислонился к какой-то стенке, но муравьи окружили меня и стали теребить все яростнее и злее. Вдруг резкий толчок. Я упал, закрыв голову руками. Но муравьи отпрянули. Что случилось? Не понимаю! Задевая, перебегая через меня и толкая, мчались куда-то полчища муравьев.
Слово «ламехуза» разгадано
Крепкий незнакомый ароматический запах ударил мне в лицо. Муравьиный запах был кисловатый и острый, а этот — густой, жирный и пряный. Я открыл глаза и услышал издалека:
— Ламехуза! Ла-ме-ху-за! Я пригнал к муравьям ламехузу!.. Где вы?
Голос Думчева приближался. Но где же Думчев?! Где? Темно! И вдруг я почувствовал крепкое пожатие человеческой руки.
— Дорогой мой гость! Я ведь вам говорил: ламехуза спасет вас… Сюда, сюда, за мной! — кричал у меня над ухом Думчев, увлекая меня.
— Куда? Куда, Сергей Сергеевич?
— Не бойтесь, теперь им не до нас. Здесь у них ламехуза.
— Ламехуза?
— Ах, да! Вы не знаете, что такое ламехуза! Скорей, скорей!
Он схватил меня за руку.
С удивительным проворством, на четвереньках, а иногда ползком, он переходил из галереи в галерею, спускался из одного этажа в другой по почти отвесным ходам.
Царапая колени и ладони, часто стукаясь головой о какие-то перекладины, я спешил за ним.
— Потом, потом вам все объясню. Скорей! Сейчас муравьям не до нас: они начнут пьянствовать.
— Кто?
— Муравьи.
— Пьянствовать?
— Да, да! Чуть ламехуза появляется в муравейнике, как муравьи забывают и о своих личинках, и о куколках, и о работе, и о яйцах, из которых появляется их потомство, — они начинают пьянствовать. Смотрите, смотрите!
— Я ничего не вижу.
— Я подкинул им ламехузу в одну из галерей. Видите: они мчатся мимо нас — туда, в эту галерею. Пряный запах ламехузы их привлекает. Это какое-то наркотическое средство.
Оно приводит муравьев в состояние опьянения. На этот запах муравьи мчатся из всех уголков муравейника… Ламехуза, как и булавоусый жучок, выделяет пьянящую жидкость. Но напиток этот во много раз пьянее. То место на теле ламехузы, где выделяется эта жидкость, покрыто небольшими кисточками или щеточками из золотисто-желтых волосков различной длины. Муравьи жадно слизывают жидкость, дышат ее испарениями и так пьянеют, что ламехуза спокойно, совершенно безнаказанно начинает пожирать самое дорогое и бесценное сокровище муравейника — яйца, хранящиеся в галереях. Ламехуза пострашнее булавоусого жучка. Это отместка за вас, дорогой мой друг!..
Так говорил Думчев и пробирался куда-то вперед.
Дневной свет уже просачивался в муравейник и слегка освещал путь, по которому мы спешили.
Чуть ламехуза появляется в муравейнике, как муравьи кидаются к ней.
У ворот города
Мы были уже близки к выходу из города муравьев: В галереи
— Теперь осторожнее, — сказал Думчев. — Там, у выхода из муравейника, — сторожа!
— Сторожа? А ламехуза? — спросил я.
— К ним, видно, еще не проник ее запах. Муравьи-сторожа стоят за проломами — открытыми воротами муравейника.
— Как же быть?
— Вот вам оружие!
Думчев отломал кусок тонкой балки и протянул ее мне. Это был обломок обыкновенной сосновой иглы.
— А у меня, — сказал он, — мой кинжал, неразлучное оружие, — жало сфекса. Присядем. Вот здесь. Отдохнем. Муравьи пьяны. Но за нами все равно будет погоня. Сторожа будут преследовать нас.
Мы уселись на какой-то выступ стены. Место было укромное, спокойное. Отсюда мы могли следить за сторожами, стоявшими у ворот муравейника. Думчев сжимал в правой руке блестящее коричневое жало сфекса. Говорили мы не спеша. Отдыхали.
— Вот беда была бы для нас, — сказал Думчев, — если бы в этом муравейнике были живые двери!
— Живые двери?
— А разве вы не слышали о живых дверях в муравейниках жарких стран? Там проломы в муравейнике не пропускают света. Муравьи закрывают своими угловатыми клинообразными головами все входы. Такие живые двери, конечно, слегка шевелятся. А есть живые кладовые — медвяные горшки. Это тоже муравьи. Огромное шарообразно вздутое брюшко такого муравья янтарно просвечивает. Оно туго наполнено медом. Так хранят муравьи свои запасы. Эти живые кладовые, конечно, не работают, не выходят из муравейника. Запасы в них пополняются рабочими муравьями.
— Сергей Сергеевич! Здесь я сравнивал этот муравейник с постройками термитов, которых иногда называют белыми муравьями. Помню, когда-то я прочел в одном журнале рассказ, будто дворец какого-то губернатора в Индии в один прекрасный день рухнул, подточенный термитами. Там же упоминался факт, который показался мне занятным: ночью араб завернулся в бурнус и заснул, а когда наутро он проснулся, то увидел себя голым — термиты уничтожили его бурнус.
— Что там бурнус! А вот постройки этих термитов — разнообразны и чудесны. Они очень умело выбирают место для постройки. У них есть подземные города и есть города, высоко поднимающиеся над землей — на семь-восемь метров. При этом каждый такой город построен на свой лад: одни города конусообразные, другие пирамидальные. У австралийских термитов есть компасные или меридиональные гнезда. В гнездах этих можно различить поперечные и продольные стенки. Эти стенки расположены так, что продольная ось сечения направлена с севера на юг, а поперечная — с запада на восток. Направления эти настолько точно совпадают с компасной стрелкой, что заблудившиеся путешественники, глянув на гнездо термитов, всегда могут по ним ориентироваться. Может быть, термиты так сооружают постройки, чтобы защитить свои города-гнезда от чрезмерного нагревания: продольные стенки представляют наименьшую площадь для накаливания солнцем.
Я с огромным интересом и вниманием слушал рассказ Думчева о термитах.
— А эти муравьи… — начал было я.
— Не следует термитов называть муравьями. Они даже не родня муравьям. Людей поражают размеры их построек. Да, действительно, постройки термитов огромны. Термиты проходят через неполное превращение; их личинки, едва покинувшие оболочку яйца, уже до некоторой степени походят на взрослых насекомых. А наши муравьи претерпевают полное превращение. Из яйца выходит личинка, но она не имеет никакого сходства с взрослым насекомым: безногое, мешкообразное животное. Оно должно еще претерпеть ряд коренных видоизменений, пройти стадию полного покоя — стадию куколки — и только после этого стать муравьем. Муравьям надо разместить, устроить в своем «городе» и накормить все это потомство: яйца, личинки, куколки… Ходов, переходов, комнат, комнаток, галерей и этажей в муравейнике неисчислимое количество.