В стране литературных героев
Шрифт:
А.А.: О, на несколько минут-разумеется.
Холмс: Благодарю вас. Итак, проведем маленький эксперимент. Швейк!
Швейк: Слушаюсь!
Холмс: Обнимите Пришибеева и поцелуйте его.
Манилов: Да, да! Обнимите его!
Швейк: Осмелюсь доложить, это никак невозможно. Я рядовой, а господин Пришибеев унтер-офицер. Если каждый солдат будет обнимать унтер-офицера, армия потеряет свою боеспособность. Вот если бы вы приказали мне отмутузить его хорошенько, это другое дело.
Холмс: Благодарю вас, Швейк. Унтер-офицер Пришибеев!
Пришибеев: Здесь!
Холмс: Обнимите и поцелуйте Швейка.
Пришибеев: Рад стараться, вашескородие!
Холмс :Постойте!.. Вы действительно рады обнять Швейка? Он вам нравится?
Пришибеев: Не могу знать!
Холмс: И тем не менее вы готовы поцеловать его, если я вам прикажу?
Пришибеев: Так точно!
Холмс: Ну что же, с вами все ясно… Господин Ноздрев!
Ноздрев (направляется к Холмсу с открытыми объятиями): Ба, ба, ба! Кого я вижу!
Холмс (сухо): Меня. Но я хочу обратить ваше внимание вон на того господина.
Ноздрев: На кого? На этого толстопузого труса?
Тартарен: Я – трус? Как он смеет повторять такую гнусную ложь о лучшем в мире охотнике на львов?
Холмс: Спокойно… Господин Ноздрев, обнимите Тартарена и поцелуйте его!
Ноздрев: Обнять? За милую душу! Тартареша! (Хватает Тартарена.) Друг! Дай я влеплю тебе один безе!
Тартарен (барахтаясь в объятиях Ноздрева): Позвольте! Ведь вы только что оскорбили меня!
Ноздрев: Ай-яй-яй, Тартарешка! Не ожидал! Право, не ожидал! Ведь тебе, право, стыдно! У тебя, ты же сам знаешь, нет лучшего друга, как я! Нет, уж дай мне запечатлеть безешку в белоснежную щеку твою!
Тартарен (растерянно): Ну… если вам так угодно…
Манилов: Майский день! Именины сердца!
Гена: Ха-ха-ха! Ну и дает этот Ноздрев!
Холмс: Благодарю вас, довольно! Довольно, говорят вам! Продолжаем следственный эксперимент. Господин Ноздрев! Следствию только что стало известно, что ваш лучший друг Тартарен – фальшивомонетчик. Известно ли вам это?
Ноздрев: Мне? Да кто же может это знать лучше, как я? Разумеется, фальшивый монетчик! Бывало, продуешься в банчик, говоришь ему: напечатай-ка, брат Тартареша, ассигнаций с полсотенки! Изволь, говорит – и глазом не успеешь мигнуть, как напечатает!..
Тартарен (задохнувшись от возмущения): Клевета! Как вы смеете?..
Холмс: Спокойно, повторяю я… Господин Ноздрев, но следствие также подозревает,
Ноздрев (уверенно): Шпио-он! Ясное дело – шпион! Да я это знал еще с тех пор, как мы с ним вместе учились в школе…
Тартарен: Мы? Вместе? Что за чушь?
Ноздрев: Мы его все называли фискалом! И однажды за это так его поизмяли, что ему потом приставили к одним только вискам сорок пиявок… то есть, что я говорю: сорок тысяч пиявок!
Гена (хохочет): Ну и врет! Сорок тысяч!
Холмс: Больше того: следствие предполагает, что Тартарен – не кто иной, как переодетый людоед и разбойник Бармалей!
Ноздрев: Он! Он самый и есть! Людоед! Я это сразу понял! Он еще в школе этим занимался. Самого классного наставника зажарил и слопал, прямо с вицмундиром! Эдакая, право, ракалия!
Тартарен (слабо): Мне дурно! Воды!
Холмс (дружески): Простите, господин Тартарен, что мы заставили вас поволноваться. Следственный эксперимент закончен… Как видите, господин Ноздрев и господин Тартарен не так уж похожи друг на друга. Оба они, – как бы это поделикатнее выразиться, – обладают большой фантазией, оба любят прихвастнуть, но господин Тартарен, я думаю, никогда не опустился бы до клеветы.
Тартарен (пылко): Клянусь – никогда!
Гена: Значит, Гоголь правильно убил Ноздрева своим смехом?
Холмс: Нет, господа, будь это дело таким простым, я бы за него не взялся. Все гораздо сложнее,
Гена: Как-сложнее?
А.А.: Признаться, я тоже не понимаю, куда вы клоните, мистер Холмс…
Холмс: Я отрицаю самый факт убийства!
А.А.: То есть как?
Холмс У меня совершенно иная концепция.
А.А.: Да какая же?
Холмс: Писатели, породившие на свет Ноздрева, Манилова, Тартюфа или Пришибеева, вовсе не убили смехом своих героев. Напротив! Они подарили им вечную жизнь! Они их обессмертили! (Гене.) Скажи, мой милый, разве это так уж смешно, когда один человек клевещет на другого?
Гена: Конечно, нет! Это не смешно, а противно!
Холмс: Вот именно! А между тем сейчас, когда Ноздрев клеветал на Тартарена, ты весело смеялся.
Гена: Да ведь он так потешно врал! Прямо даже неправдоподобно!
Холмс: То-то и оно! Смех вашего сатирика Гоголя преувеличил душевные изъяны Ноздрева – преувеличил до такой степени, что они стали смешными. Понимаешь?
Гена (неуверенно): Понимаю теперь… (Увереннее.) Архип Архипыч, а ведь и правда! Вы же сами мне говорили, что юмор очеловечивает!