В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых
Шрифт:
И вот кнопка «пауза» отпущена, во мне забилось сердце, я начал чувствовать себя, а не только окружающий мир, не только свои мысли, и жить только в сухих размышлениях, вычислениях, изощряясь в построениях схем. Это то самое, о чём, недоумевая, спросил меня когда-то Радюгин, вся моя физиология даже сама моя кровь была поставлена на паузу, а теперь оживала, когда я выходил под сумрачное небо Питера и вдохнул воздуха, которым дышит Таня.
– В какой отель поедем, Марк Борисыч? – спросил Борис, взяв и мою сумку себе на плечо.
– Сначала поехали в ту квартиру, где ты в последний
Борис только кивнул, юмор был ему недоступен. На такси мы отправились в центр города, надо будет завтра в аренду машину взять или купить, на такси я ездить не люблю, автомобиль у меня всегда должен быть под рукой.
Мы вышли в центре, я не могу сказать, что хорошо ориентировался в городе, то есть, если бы мне дали карту, я быстро бы понял, где я и куда надо двигаться, а так все дома совершенной архитектуры и плачевного состояния, чудовищные дворы и кошмарные подъезды, которые они тут называют «парадные» смешно, если учесть, в каком они виде, вся эта красота увядающей красавицы была довольно однообразна для меня. В один подъезд мы и вошли, тёмный и пованивающий сыростью, битым старым камнем и многослойной мочой. Борис хорошо ориентировался здесь, позвонил в дверь, кто-то зашаркал за ней и, лязгнув и хрякнув, дверь открылась, старуха в лоснящемся от грязи халате, смотрела на нас.
– Вы кто? Из жилконторы?
– Да, – сказал Борис. – Батареи проверить.
– Идите, – отмахнулась она, поворачиваясь к нам спиной. – Проверяйте, Маслюковы жаловались опять… всё холодно им…
И зашаркала от нас по коридору прочь. Я обернулся на Бориса, он прошёл вперёд, показывая дорогу.
– Ты ориентируешься здесь, – сказал я.
– Да, я был. Не заперто там. Наверное, пришли и отсюда взяли её…
Он осёкся под моим взглядом, потому что я сразу вообразил, как вошли сюда, в эту душную вонь и, открыв дверь в маленькую комнату, где была кровать с провисшим матрасом, неубранная притом…
Я подошёл ближе, Борис включил свет, потому что в сумерках здесь было совсем темно. Я посмотрел на постель, она мало смята, и… я не мог удержаться, и отбросил одеяло, чтобы видеть простыню… Таня всегда любила чистейшее белое бельё, не изменила этому и теперь, и постель выглядела принцессой в темнице, в этой комнате. Она была белоснежна и чиста. И подушка лежала одна…
Тогда, немного успокоенный, хотя я считал, что ревновать я не должен, кто хранит верность мертвецам? А я был мертвец для Тани. И всё же отрадно было понять, что она спала одна.
Но на стенах было множество рисунков, набросков, эскизов карандашом, пастелью, углём, акварель тоже. Все работы превосходны, как всегда и в её фирменном «живом» стиле: люди в сценках своей жизни, словно она подглядывает в окна, что, кстати, не исключено тоже, она смотрит, не любопытствуя, а вживаясь. Вот мальчик кормит голубей, а в это время его родители целуются на скамейке, у отца в руке варежка мальчишки… А вот двое рядом, плечо к плечу, смотрят в воду, опираясь на гранитный парапет, а чуть поодаль стоит третий, тёмной тенью и в его фигуре угроза или отчаяние или и то и другое… А вот двое, он спиной в пол-оборота, а она смотрит на него со смесью нетерпения и отвращения…
Были здесь и знакомые лица: Платон, его жена, красавица жена Катерина Сергеевна, какой-то пожилой красавец, родители Тани, Вальдауф, Боги Курилов. Странно, но здесь были и портреты Вьюгина, причём… очень интересные портреты. Выписаны наиболее тщательно, и взгляд её на него… мне стало не по себе от этого взгляда. Как он сказал мне: видел её в детстве? Но его изображения недавние, будто она видела его теперь. Но ведь он и позвонил мне о помощи, может, и не лгал, что до этого не видел её с детства…
Но больше всего изображений было одного и того же человека, необычно красивого, похожего на какого-то туземного вождя, мне это лицо показалось знакомым, но откуда-то очень издали. Из дали времени. Я не знаком с ним, но я его откуда-то знаю. Хотя я помню его другим, моложе… чёрт, надо вспомнить…
Я взял один из рисунков этого «туземца» и показал Борису, он кивнул.
– Да, этот в Петрозаводске снимал деньги со счёта по доверенности от Тани. И он из Шьотярва. Но здесь, в Петербурге, я не видел его… Может быть, не застал.
Я посмотрел на него.
– А ребёнок? – спросил я, держа в руках набросок угольным карандашом малыша у груди, с натуры писала. Таких тут тоже было немало.
Борис пожал плечами.
– И ребёнка я не видел, Марк Борисыч. Может, он с ребёнком уехал куда-то? Спрятал. Если она опасалась за сына, это самое разумное…
Я покивал, разумное, наверное…
– Забирай все рисунки, и уходим отсюда. Не надо, чтобы её работы остались здесь.
– Ещё бы. Представляю, сколько это стоит, – усмехнувшись, сказал он, собирая листки со стен.
Он прав, Танины работы были дороги, и появись они сейчас в какой-нибудь галерее, здесь… тысяч на триста тут, учитывая, что Таню считают мёртвой – больше. В зарубежных СМИ кричали о её смерти несколько дней, и вспомнили, что она не только модель, но художник, и галерея в Москве, где продавали её работы, за две недели «подняла» денег больше, чем за всю свою историю, не так много известных, особенно скандально известных, художников, умирают во цвете лет и в зените славы. Я следил за этими новостями по интернету, поэтому был в курсе, сомневаюсь, что сама Таня хоть что-то знала об этом. Как и те, кто увёл её отсюда и оставил эти рисунки на стенах.
– Часы ещё захвати, Борис, – сказал я, кивнув на подоконник, где стояли часы изумительной красоты, явно принадлежащие Тане.
– Это хозяев, наверное… – нерешительно возразил Борис.
– Ну да, как золотой зуб во рту у бродяги. Каких хозяев? Ты не видишь, часы ампир в этом гадюшнике… Бери. Хорошо, что ещё не стырил никто из этих чудесных соседей.
– Они стоят.
– Ключи поищи, скорее всего, на дне прикреплены. Если стоят, значит, её несколько дней уже нет, – сказал я, глядя на эти замечательные во всех отношениях часы и думая, что они что-то близкое для Тани, если она с собой их по Питеру возит. Надо бережно с ними. – Смотри, аккуратнее…