В сумерках мортидо
Шрифт:
Продолжая размышлять о Малове, Павел поравнялся с дверью своего кабинета и после секундного раздумья отпер ее и вошел. Не присаживаясь, он достал из тумбочки стола бутылку коньяку, выполняя движения почти автоматически, машинально, и наполнил рюмку.
“А все-таки, что ему надо? В реанимации-то? Кроме жены Куваева – больных из отделения нет… Уж не собирается ли он к ней подкатить? А через нее – и к мужу? Денег ищет спонсорских? Хм, моя больная, я оперировал… Или он направился в опер. блок? Тем более, странно. Пожалуй, придется подняться”.
Павел поднес рюмку ко
“Стоит подняться, стоит”.
Павел поставил рюмку на стол.
Он опять вышел в коридор.
Проходя мимо сестринской, он постучал и, не дожидаясь ответа, заглянул.
Две девушки, словно замороженные, сидели в тех же позах. За два с лишним часа, с того момента, как он заглянул к ним в первый раз, они, кажется, не сдвинулись с места.
– …Угу, Кати нет, угу, еще не вернулась.
Он вежливо улыбнулся и закрыл дверь. Дойдя до конца коридора и никого более не встретив, Павел подошел к двери, препятствующей выходу из отделения… Она была заперта.
“Правильно, нечего шляться посторонним”, – подумал он машинально и поднял дверной крючок, открывая дверь.
Поднимаясь по лестнице вверх, где-то между восьмым и девятым этажами, какая-то беспокойная мысль заерзала, засверлила у него в мозгу. Но что было не так. Но поймать, ухватить её, он так не смог.
– Вика, привет, Костя Малов здесь? – операционная сестра смотрела телевизор в комнате отдыха.
– Нет, – медленно, как-то нерешительно, словно не зная, что и ответить, протянула Вика и опустила глаза. – У нас тихо. Убираем.
Павел знал Вику довольно давно. Она работала в больнице лет десять. И ее смущение показалось ему неестественным. Что происходит? Что тут делает Костя? Зачем он пришел? Вика не могла его не заметить. Дверь распахнута. Но не ведь призналась.
Павел прошел дальше, вдоль операционных. Всего их было пять. Каждая состояла из небольшого сан. пропускника, предоперационной, моечной, и, наконец, самой операционной комнаты, посередине которой стоял операционный стол. По очереди – он заглянул во все. Четыре операционных были пусты, а в одной – торопливо суетилась санитарка. Разговаривать с нею особенного смысла не имело, ничего путного она сказать не могла и Павел лишь молча оглядел знакомое помещение. Несмотря на разобранный стол и только что помытые полы, создавалось впечатление, что здесь недавно работали. Оперировали.
“Что за черт! Почему я не знаю, – негодуя подумал Павел. – Опять аборты? Или кто-то из наших, из хирургов, занимается халтурой?”
Действительно, такая практика существовала. В вечерние часы – за деньги, разумеется – занимались тем, что сами называли мелочевкой, – оперировали грыжи, удаляли небольшие доброкачественные опухоли – фибромы, липомы, родинки, папилломы, атеромы, выполняли несложные косметические операции – накладывали новые косметические швы взамен старых безобразных рубцов, увеличивали молочные железы, гинекологи прижигали эрозии, делали аборты, восстанавливали девственность. Словом, подрабатывали.
Но сегодня Павла что-то беспокоило. То ли излишняя таинственность, то ли недоброе предчувствие. Он и сам не знал.
Он прошел до реанимации. Нет, и здесь Костя не появлялся.
– Хотя дд-да… он-н, в больнице, не-е так давно звонил поп-п-по местному… Что? Да, н-нет. Тебя спрашивал. Я-я-я и сам знаю, что делать. Ну-у-у, лад-д-дно, и ты не обижайся. С Куваевой все в порядке. Д-да, банкир появится завтра, уже в-в-в отделении, да, главный предупредил, чтобы его сюда категорически не пускали. А я откуда знаю почему? Ну, д-д-а, специально предупредил. Пока, доброй ночи, всем нам, надеюсь сегодня больше не увидимся, – дежурный анестезиолог немного заикался, но не имел по этому поводу ни единого комплекса. Он весело улыбнулся и напоследок пихнул Павла в плечо: – С-спи-и.
Надежда не увидеться до утра была обоюдной.
21.15. Только Павел вошел в кабинет, как в коридоре раздались шаги. Он выглянул. Теперь уже с противоположного конца, то есть со стороны лестницы и лифта общего пользования, приближались двое.
“Кто, – прищурился Павел. – Ага!”
Впереди на полшага шел Костя Малов, за ним, степенно и как будто с неохотой, Тускланов Петр Семенович.
– Вот видите, Петр Семенович, он на месте, как и положено дежурному врачу. Привет, наливай, – громко и бодро, полностью игнорируя шестьдесят пар ушей и их право на покой и отдых, заговорил Костя. Вечерней усталости в нем не чувствовалось вовсе.
– Добрый вечер, Петр Семенович, проходите.
– А я что? Не проходите?
Костя выглядел возбужденным, а Петр Семенович, как показалось Павлу, напротив, смущенным, не в своей тарелке.
– И ты! Куда от тебя денешься? – смирившись с неизбежным, сказал Павел, жестом приглашая за собой.
Все трое прошли в кабинет.
– Что я говорил, – завопил Костя, увидев на столе бутылку и наполненную рюмку. – Удачно зашли.
Павел пожал плечами: – Ты всегда заходишь удачно.
Делая вид, что ворчит он поставил на стол еще две рюмки.
– Вы знаете, Павел, Константин так настойчиво звал, не сумел отказаться, – робко стал объяснять Тускланов.
– Что вы, я очень рад. Дежурство спокойное. Скучно. Рад, что вы зашли, а Константин… У него интуиция, знаете какая! Если в нашем заведении где-то наливают, неважно где, на каком этаже, он этот процесс чувствует сердцем.
– Скажи, печенью, – поправил его Костя.
– Хорошо, что он человек серьезный и положительный, а то – давно бы спился, – улыбнулся Тускланов.
– Да, вы правы, – Павел посмотрел на друга. – А что ты здесь делаешь? Рабочий день давно закончился.
– Знаю, – Костя энергично закивал. – Ну и что? Я человек серьезный и положительный, и на работе – горю.
– Вижу. Вон в глазах огни какие-то шальные.
– Не обращай внимания, – отмахнулся Костя и взял рюмку. – За наше здоровье.
– Ну а все-таки, – как только они опустошили рюмки и осторожно поставили их на полированную поверхность письменного стола, раздвинув в разные стороны разбросанные по нему истории и амбулаторные карты, повторил свой вопрос Павел. – Чем ты занимаешься в такое время?