В Суоми
Шрифт:
— Едем.
Она молчала.
Тогда старик промолвил:
— С Олави мы помиримся, когда он выйдет, а сейчас едем.
Эльвира собрала вещи, и они поехали. В сани был запряжен нежный, с подпалиной, Укко.
«Господи, как он вырос за это время!»
Еще был глубокий снег, и корову нельзя было быстро гнать. Тогда отец связал ей ноги. Корову положили на другие сани и так повезли. Хелли было очень весело. Корову покрыли попоной, рога ее странно торчали, и от ее дыхания из-под попоны вырывалось облако пара.
Снова Эльвира доила коров, ухаживала за ягнятами, огромными старинными ножницами стригла овец — они жалобно блеяли; убирала горницы. Старшая ее сестра, Хелли, вышла замуж, а младший брат стал охотником.
Время шло, как будто ничего не изменялось, разве что прибавилась забота о маленьких Хелли и Нанни, да и то бабушка и дедушка не давали никому к ним подойти и очень их баловали. Да еще приснилась ей два раза подряд огромная, согнутая над плугом спина Олави и его наголо обритая, совсем чужая голова. Эльвира весь день после этого сна не отходила от Нанни.
Прошел, гремя бревнами по порогам, сплав. Уже наладили паром, и брат притащил из лесу двух маленьких медвежат-сосунков для Хелли и Нанни.
Медвежата старались ворчать, как взрослые; кот, видя их, щетинил свою шерсть, изгибался колесом, и дедушка очень смеялся.
В хлопотах Эльвира и не заметила, как река подернулась морозным салом.
А дедушка придумал новую забаву: он выдолбил из дерева небольшие кадушки, наливал в них молоко и ставил на полу около подоконника.
Хелли подходила к этим кадушкам и тайком, осторожно снимала густые белые сливки, и весь ее рот был запачкан, а потом, подражая Хелли, стала снимать сливки и Нанни и иногда опрокидывала кадушку на пол.
Когда садились обедать, дедушка вдруг грозным голосом спрашивал: «А кто снял мои сливки?» И Хелли пряталась под стол, а дедушка говорил:
— Какие непонятные вещи творятся у нас в доме!
Эльвира убирала со стола и перемывала дочиста посуду.
Однажды, обозленный, вернулся домой старший брат Эльвиры с лесозаготовок. Он сказал, что теперь будет работать дома, потому что лесорубы бастуют.
Время шло, медвежат надо было уже сажать на цепь, и скоро Эльвира увидела Олави.
Это было поздней осенью 1921 года, когда фирма «Гутцейт» получила миллионные заказы от великобританских негоциантов на телеграфные столбы и шпалы и собиралась их выполнить в лесах Советской Карелии. Но для этого сначала надо было захватить эти леса! Тогда отряды финских добровольцев отправились «помочь» «братьям карелам».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Никогда еще Каллио так много не работал, как этой весной.
Он прошел весь сплав от начала до конца, вдыхал аромат распускающихся клейких почек дикого леса, редких черемух. После пятнадцати часов работы на воздухе он, не раздеваясь, спал как убитый.
Огромные плотные штабеля бревен строевого, корабельного, балансового леса, вывезенные и накопленные за долгую полярную зиму, высились по берегам рек.
Лед по рекам проходил с грохотом. Теннио-иокки, Салла-иокки, Верио-иокки, Лурио-иокки, Риесто-иокки и десятки других двадцативерстных, пятидесятиверстных, стоверстных быстрых сплавных рек, речушек бегут, примыкают к Кеми-иокки.
По берегам этих рек расположены лесные делянки разных конкурирующих акционерных обществ, и весь лес идет по рекам к лесопильным заводам этих обществ, в города и поселки Рованиэми, Тервола, Кеми.
Когда на соседней делянке, принадлежавшей конкурирующей фирме, лесорубы-сплавщики неожиданно забастовали, фирма, в которой работал Каллио, во избежание недоразумений, накинула по нескольку пенни за час, и парни работали сдельно как черти.
Каллио работал с другими ребятами, когда пришел и стал рядом с ним Инари.
На этого Инари было приятно смотреть: так ловко и легко он работал.
Бревно за бревном, штабель за штабелем по слегам рушили они с крутых, скалистых берегов в реку. И бревна сотнями, тысячами до глубокой ночи, — а ночи здесь удивительно светлые и прозрачные, — с грохотом катились в холодную быструю воду.
К вечеру казалось, что реки нет, воды нет, а есть плавучий помост из бревен, и бревна сшибаются, и гулкое ухо разносится на многие версты вокруг. Бревна идут плотно, одно к одному, и — куда достает глаз — вся река ими полна. Молевой сплав.
Ребята работали с увлечением и после работы валились сами, как бревна, под кусты и спали без сновидений.
Инари говорил, что за такую работу они мало получают, и десятник смотрел косо на него, а Каллио думал, что Инари, пожалуй, прав.
Дня через три Инари сказал, что такая работа ему надоела и что он пойдет работать на запань: там веселее, а здесь только бревна катать — это и лошадь сумеет. Каллио решил идти с ним.
Десятник сообщил им, что в двенадцати километрах, на запани, где клеймили лес, нужны рабочие.
Оли шли вдоль реки по лесистому обрывистому берегу. И это был их первый день отдыха за все время.
Каллио сказал:
— Какая благодать весь этот лес!
А Инари ответил:
— Хозяевам этого мало — они добираются до карельского леса.
И тогда Каллио рассмеялся.
— Кто же туда полезет?
А Инари ответил:
— Вот на тебя напялят мундир, заставят — и полезешь.
И Каллио снова рассмеялся: он лесоруб, а не солдат, и если даже в дни гражданской войны не воевал, то сейчас его никто воевать не заставит.
Они шли дальше по крутому, скалистому берегу и видели, как загородкой из бревен были перегорожены протоки, чтобы туда не заплывали отбившиеся бревна. Громадные вековые сосны ивовыми прутиками вертелись в водоворотах порогов и, как спички, прыгали по пенистой холодной воде.
— Силища какая! — говорил Каллио.
Он смотрел на реку, и перед ним непрерывным потоком шел лес. Голова начинала кружиться, и он боялся, что вот-вот упадет в воду. Не все бревна уходили из порога невредимыми: ударившись об острый камень, завертевшись, как волчок, они выскакивали голенькие, уже без коры. Иные бревна норовили приткнуться к берегу, спрятаться за камешек, за лесную корягу. Но на берегах у костров стояли пикетчики и, ругаясь, отталкивали острыми баграми набухающие водой тяжелые ленивые стволы.