В свободном полете
Шрифт:
Не слишком ли я разоткровенничалась?
— Понимаю, — произносит Келли. — Но, видите ли, Эспен едва ли предоставит вам много возможностей смотреть альтернативное кино или читать альтернативную прессу…
— Вот и хорошо.
— Ага. — Пауза. — Скажите, Сара, вы физически активный человек?
— О да. Очень активный. — Я как-никак на этой неделе каждый день ходила в спортзал.
— В самом деле? Какой вид спорта вы предпочитаете?
— Ну, я люблю… — Лыжи? Туризм? Парашютный спорт? — Кататься на роликах.
—
— Мм… — О черт!
— Вы читали «Эспен куотерли»?
Да! Скажи да!
— Нет, — признаюсь я. — Но собиралась. Кажется, во всех киосках журнал уже распродан. — Это слишком для города, способного предложить, что угодно. — Но, — поспешно добавляю я, — я попросила «Барнс и Нобль» позвонить мне, как только выйдет следующий номер. — Они вообще принимают такие заказы? Кто знает.
— О! — восклицает Келли. — Понятно.
Закончив разговор, звоню маме:
— Я только что провалила очередное интервью.
— Каким образом? Мы же с тобой говорили полчаса назад.
Рассказываю ей все.
— Ой, плюшечка, это ужасно! Только подумай, как замечательно было бы в Эспене. Ты жила бы всего в четырех часах езды от нас. А им нельзя перезвонить и перенести интервью на более удобное время?
— Едва ли это сработает.
— Черт возьми! Какая досада. Мы приезжали бы к тебе на выходные. И ты могла бы бывать дома в любое время…
Хм. Об этом я не подумала. Теперь мой провал уже не кажется таким разрушительным.
— О'кей, мам, спасибо, что обрисовала перспективы.
— Знаешь, плюшечка… — Прямо чувствую, как она пытается деликатно сменить тему. Это всегда дурной знак. — Если ты всерьез обдумываешь отъезд из Нью-Йорка, может, тебе следует просто на пару недель вернуться домой?
— Но, мам, я на самом деле не хочу уезжать из Нью-Йорка.
— Так я и предполагала, — вздыхает она.
Разговор окончен. Тянусь за тем, что осталось от моей сигареты. Внезапно мне становится весело: Эспен со всеми своими роскошными курортами, чопорными горными вершинами и изысканным светским обществом всегда казался мне оазисом. Я никогда прежде не рассматривала это место как возможность вернуться домой. Блин! От одной мысли мурашки по коже. Благодарение Господу, этого несчастья с таким артистизмом удалось избежать.
Часом позже мне звонит снизу Джейк. Быстро спускаюсь на четыре пролета и встречаюсь с ним у машины. Он забрасывает на заднее сиденье мою дорожную сумку.
— И это все?
— Да, люблю путешествовать налегке.
Наглая грубая ложь. У меня только одна сумка, и я не хочу, чтобы он подумал, будто я слишком суетлива. Если я и научилась чему-либо за десятилетние попытки
Джейк помогает мне устроиться на переднем сиденье, затем обходит машину и усаживается на водительское место. Застегивает ремень и отчего-то медлит. Поворачиваюсь к нему и вижу, что он смотрит на меня с улыбкой. Мне тут же хочется захлопать ресницами.
— Мне нравится оттенок твоих волос.
— Спасибо.
Он придвигается чуть ближе:
— Брови ты тоже высветлила?
— Нет! — негодую я. Конечно, я высветлила брови, но Джейк не должен был это заметить.
Он включает двигатель. Мягкая успокаивающая музыка струится из динамика, и хрипловатый мужской голос напевает лирическую мелодию. Ого.
— Смени диск, если хочешь, — предлагает Джейк, встраиваясь в поток автомобилей. — Коробка под твоим сиденьем.
— Нет, нет. Все замечательно, — отвечаю я, стараясь не поддаваться панике.
Я все же невероятно глупа. Полная идиотка. Я должна была сообразить гораздо раньше, что никоим образом не в форме, абсолютно не готова к путешествию вместе с Джейком. Движение на выезде из города будет в лучшем случае напряженным, а точнее, настоящим кошмаром. И беседа станет несколько затруднительной. Но с этим я справлюсь. А вот что мне не по силам, так это тесты, своего рода музыкальные викторины — потому что Джейк наверняка попросит меня выбрать радиостанцию или предложит сменить диск, а мне придется либо изображать дурочку, либо в конце концов признаться, что у меня ужасный музыкальный вкус.
Откуда я знаю, что мой вкус так отвратителен? Что ж, я расскажу вам. Однажды в колледже я встречалась с парнем, который отчаянно пытался приобщить меня к культу Боба Дилана. И однажды вечером он поставил мне «Lay, Lady, Lay». Я плакала.
С тех пор я решила, что мне не нравится сентиментальное, душещипательное барахло о хроническом несчастье. Мне не нравится, когда песня задевает меня за живое и разбивает вдребезги стальную пластину цинизма в моей груди, которую я создавала все годы своего взросления. Если музыка заставляет меня чувствовать хотя бы относительную человечность, пробуждает малейшее чувство взаимопонимания, я не желаю ее слушать.
Из чего я делаю вывод, что некоторые люди слушают «Америку» Саймона и Гарфанкеля и испытывают ностальгию — даже до слез — по цветущим, ушедшим в прошлое шестидесятым. А что я знаю о шестидесятых? Я слушаю «Америку» и вспоминаю «Почти знамениты» Кэмерон Кроу. И, откровенно говоря, предпочитаю последнее.
Джейк выруливает на скоростную полосу. Пять минут спустя наступает момент истины. Заканчивается диск. Джейк извлекает его из проигрывателя и протягивает мне:
— Не положишь ли его в коробку?