В свои разрушенные тела вернитесь
Шрифт:
— О ней я знаю тоже, — сказал он. — Если она именно та женщина, о которой я думаю…
— Мне лично ничего не известно, — ответил Бартон и остановился; они уже поднялись на вершину первого холма. Здесь носильщики опустили тело на землю рядом с огромной красной сосной.
Тотчас же Казз, зажав в ладони кремневый нож, присел на корточки перед трупом. Он поднял голову и произнес несколько фраз, видимо, молитву. Затем, прежде чем кто-либо успел что-то сказать, он вспорол мертвецу живот и вытащил его печень.
Почти вся группа вскрикнула от ужаса. Бартон крякнул. Монат
Казз впился огромными зубами в этот кусок мяса и оторвал большой ломоть. Затем массивными челюстями, снабженными мощными мышцами, стал жевать печень, прикрыв глаза в экстазе. Бартон подошел к нему и протянул руку, пытаясь остановить дикаря. Но Казз расплылся в широкой улыбке и, оторвав кусок мяса, протянул его Бартону. И был очень удивлен отказом.
— Людоед! — закричала Алиса Харгривс. — О, Боже мой!! Дикарь! Дикарь! Отвратительный людоед! И это дарованная нам загробная жизнь!
— Он ничуть не хуже наших собственных предков, — сказал Бартон. Он уже оправился от потрясения и даже несколько забавлялся реакцией остальных. — В местности, где мало пищи, его действия в высшей степени практичны. Что ж, проблема погребения трупа без надлежащих инструментов для копания разрешена. Более того, если мы окажемся неправы в том, что чаши являются источником еды, мы совсем скоро превзойдем Казза.
— Никогда! — закричала Алиса. — Лучше я умру!
— Вот это как раз и произойдет, если вы не откажетесь от своих земных убеждений, — спокойно произнес Бартон. — А сейчас я предлагаю всем отойти и оставить Казза наедине с едой. Хоть это никоим образом не повлияет на мой аппетит, я все же нахожу его застольные манеры столь же отвратительными, как и манеры пионеров-янки Дальнего Запада. Или деревенских священников, — добавил он, косясь на Алису.
Они отошли так, чтобы Казза не было видно, и остановились позади одного из покрытых наростами деревьев.
— Я не хочу, чтобы он был рядом! — первой начала Алиса. — Он — животное, низкая тварь! Пока он находится рядом, я не могу чувствовать себя в безопасности ни одной минуты!
— Вы просили у меня защиты, — ответил Бартон. — И я обеспечу ее, пока вы остаетесь членом нашей группы. Но вам придется мириться с моими решениями, одно из которых заключается в том, что этот обезьяночеловек останется с нами до тех пор, пока он сам этого хочет. Нам нужна его сила и его навыки, которые, как оказалось, очень соответствуют нашему положению. Мы должны стать первобытными людьми, и поэтому нам надо учиться у первобытного человека. Он останется!
Алиса, ничего не говоря, умоляюще посмотрела на остальных членов группы. У Моната подергивались веки. Фригейт пожал плечами и сказал:
— Миссис Харгривс, если вы только можете это сделать, то забудьте все условности вашего времени. Мы сейчас не в высшем обществе викторианской эпохи. И вообще, ни в каком другом обществе, то есть приличном обществе. Сейчас нельзя мыслить и вести себя так, как прежде, на Земле. Вот, возьмите хотя бы то, что вы происходите из кругов, где женщины прикрывали себя от шеи до пяток плотными одеждами и один только вид обнаженного колена был волнующим сексуальным откровением. Однако сейчас вы как будто не испытываете смущения от своей наготы. Вы держитесь столь же уравновешенно и достойно, будто на вас одеяние монахини.
— Мне это действительно не нравится, — кивнула Алиса Харгривс. — Но почему я должна ощущать стыд?! Там, где все голые, никто не голый. Только так нужно воспринимать все происшедшее. И если бы какой-нибудь ангел одарил бы меня любыми одеждами, я бы не взяла их. Я бы стала неуместной, выпадала бы из общей массы. К тому же у меня хорошая фигура. Если бы она была плохой, возможно, я страдала бы больше.
Двое мужчин рассмеялись, и Фригейт сказал:
— Вы просто женщина из сказки, Алиса. Можно вас называть Алисой? Миссис Харгривс звучит так официально, когда вы совершенно обнажены.
Женщина ничего не ответила, отошла от них и скрылась за большим деревом.
— В самое ближайшее время необходимо что-то предпринять для обеспечения надлежащей санитарии. Это означает, что кому-то придется принимать решения относительно политики по охране здоровья и обладать властью для того, чтобы назначать правила и добиваться их выполнения. Как создать законодательные, судебные и исполнительные органы и выйти из нынешнего состояния анархии? — Бартон, казалось, не замечал того, что разговаривает практически сам с собой.
Члены группы были заняты самыми разнообразными делами. Один только Фригейт ответил:
— Займемся-ка лучше более неотложными делами. Что нам делать с этим мертвецом?
Он был почти так же бледен, как и чуть раньше, когда Казз произвел вскрытие трупа кремневым ножом.
— Я уверен, что человеческая кожа, подвергнутая дублению… или человеческие кишки после надлежащей обработки будут намного пригодней, чем трава, для изготовления веревок или ремней. Я намерен отрезать несколько полос. Не хотите ли мне помочь?
Только ветер, шелестевший в листве и стеблях травы, нарушал молчание. Солнце все еще пылало, но пот быстро высыхал на ветру. Не было слышно ни крика птиц, ни жужжания насекомых. Внезапно пронзительный крик девочки вспорол тишину. Ей ответил голос Алисы, и девчушка побежала к ней за дерево.
— Я попытаюсь, — сказал американец. — Но не знаю, смогу ли. Не слишком ли много пришлось нам испытать для одного дня?
— Поступайте, как вам хочется, — заметил Бартон. — Но тот, кто мне поможет, будет первым, кто воспользуется кожей. Вы, возможно, захотите иметь немного кожи, чтобы привязать топор к рукояти?
Фригейт громко икнул и произнес:
— Я иду.
Казз все еще сидел на корточках возле трупа, держа в одной руке окровавленный кусок мяса и забрызганный кровью каменный нож в другой. Увидев Бартона, он ухмыльнулся, показав зубы, покрытые запекшейся кровью, и указал на мясо. Бартон покачал головой. Остальные: Галеацци, Бронтич, Мария Туцци, Филипс Рокко, Роза Палицци, Катарина Капоне, Фьеренца Фиорри, Бабич и Джунта удалились, чтобы не видеть этой омерзительной сцены. Они находились по другую сторону толстенной сосны и тихо перешептывались между собой по-итальянски.