В теле тирана
Шрифт:
Александр решил, что будет слушать речь Геббельса из-за укрытия, а потом выйдет после её окончания и сам скажет пару «ласковых» слов.
Заказав себе несколько стаканов молочного коктейля с клубникой и шоколадом, фюрер за шторкой слушал речь министра народного просвещения и пропаганды. Геббельс говорил воодушевлением, энергично размахивая руками, даже удивительно, что у такого маленького человека, почти карлика, такой сильный и громкий голос:
— Я твёрдо убеждён, что нам не преодолеть большевистскую угрозу, если мы не станем использовать аналогичные (но не идентичные!) методы. Немецкий народ столкнулся с самым серьёзным запросом войны, а именно с необходимостью найти в себе решимость использовать все наши ресурсы для защиты всего того, что у нас есть, и всего того, что нам понадобится в будущем.
Геббельс скрестил на груди руки, продолжил с еще большим напором:
— Тотальная война — это требование данной минуты. Мы должны положить конец тому буржуазному отношению, которое мы столь часто наблюдали в этой войне: помойте мне спинку, но так, чтобы меня не намочить! (Каждую фразу встречают растущие аплодисменты и одобрение.) Нам угрожает гигантская опасность. И усилия, с которыми мы её встретим, должны быть столь же гигантскими. Настало время снять лайковые перчатки и воспользоваться кулаками. (Громкие возгласы одобрения. Пение с балконов и партера, говорит о полном одобрении присутствующих.) Мы больше не можем беспечно и не в полную силу использовать наш военный потенциал у себя дома и в той значительной части Европы, которую мы контролируем. Мы должны применять все наши ресурсы, причём настолько быстро и тщательно, насколько это возможно с организационной и практической точек зрения. Ненужные хлопоты совершенно неуместны. Будущее Европы полностью зависит от нашего успеха на западе — против Британии. Мы готовы отстоять Европу. В этой битве немецкий народ проливает свою самую ценную национальную кровь. Остальная часть Европы должна хотя бы помогать нам. И, судя по множеству серьёзных голосов, раздающихся в Европе, одни это уже осознали. Другие всё ещё чего-то ждут. Но им на нас не повлиять. Если бы опасность угрожала только им одним, мы бы восприняли их нежелание как
Александр одобрительно кивнул:
— Логично! Вполне разумно!
Геббельс ораторствовал:
— Нас совершенно не беспокоит то, что наши враги за рубежом утверждают, будто наши методы ведения тотальной войны напоминают методы большевизма. Они лицемерно утверждают, что это означает, что с большевизмом вообще не надо бороться. Однако вопрос здесь не в методе, а в цели, а именно в устранении опасности. (Аплодисменты, не утихающие несколько минут.) Вопрос не в том, хороши ли наши методы или плохи, а в том, насколько они успешны. Национал-социалистическое правительство готово использовать любые способы. И нам плевать, если кто-то против. Мы не намерены ослаблять военный потенциал Германии мерами, поддерживающими высокий, почти как в мирное время, уровень жизни для определённого класса, и тем самым подвергать опасности нашу военную экономику. Мы добровольно отказываемся от значительной части нашего уровня жизни, чтобы усилить нашу военную экономику настолько быстро и основательно, насколько это возможно. Это не самоцель, а средство к цели. После войны наш социальный уровень жизни будет ещё выше. Нам не надо имитировать большевистские методы, поскольку наши люди и лидеры лучше, чем у них, и это даёт нам огромное преимущество. Однако события показали, что нам нужно работать гораздо больше, чем мы работали до сих пор, чтобы окончательно обратить войну на востоке в нашу пользу. Как, между прочим, показали бесчисленные письма с тыла и фронта, с этим согласен весь немецкий народ. Все понимают, что если мы проиграем, то всё будет уничтожено. Народ и руководство намерены принять самые радикальные меры. Широкие рабочие массы нашего народа вовсе не недовольны тем, что наше правительство слишком жёсткое. Если они чем-то и недовольны, так только тем, что оно слишком мягкое. Спросите у любого в Германии, и он вам скажет: самое радикальное — это всего лишь достаточно радикальное, и самое тотальное — это всего лишь достаточно тотальное для того, чтобы одержать победу.
Геббельс стал размахивать кулаками еще быстрее:
— Тотальная война стала делом всего немецкого народа. Никто не имеет права игнорировать выдвигаемые ей требования. Нужно, чтобы мой и первую очередь Великого фюрера призыв к тотальной войне от 14 июня был встречен оглушительными аплодисментами. Поэтому я могу вас заверить, что меры, на которые идёт руководство, находятся в полном согласии с желаниями немецкого народа — как в тылу, так и на фронте. Народ готов нести любую ношу, вплоть до самой тяжёлой, идти на любые жертвы, если только это ведёт к великой цели — победе. (Бурные аплодисменты.) Это, естественно, означает, что ноша должна распределяться поровну. (Шумное одобрение.) Мы не можем мириться с той ситуацией, при которой бремя войны несёт большая часть народа, в то время как его малая, пассивная часть пытается уклониться от бремени и ответственности. Те меры, которые мы приняли, и те меры, которые нам ещё только предстоит принять, будут наполнены духом национал-социалистической справедливости. Мы не обращаем внимания на класс или положение в обществе. Богатые и бедные, люди из высших и низших слоёв общества должны распределять ношу поровну. Все должны выполнять свой долг в эту трудную минуту — хотят они того или нет. И мы знаем, что народ это полностью одобряет. Уж лучше сделать слишком много, чем слишком мало, лишь бы только это привело к победе. Ещё ни одна война за всю историю не была проиграна из-за слишком большого количества солдат или оружия. Зато многие войны были проиграны из-за того, что имело место противоположное. Настало время заставить лодырей работать. (Бурное согласие.) Их нужно вывести из состояния покоя и комфорта. Мы не можем ждать, пока они поумнеют. Тогда уже может быть слишком поздно. Сигнал тревоги должен прозвучать для всего народа. За работу должны взяться миллионы рук по всей стране. Те меры, которые мы приняли, и те меры, которые мы примем сейчас и о которых я буду говорить несколько позже в этой же речи, являются критическими для всей нашей общественной и частной жизни. Отдельному человеку, возможно, придётся пойти на большие жертвы, но они ничто по сравнению с теми жертвами, на которые ему придётся пойти, если его отказ приведёт нас к страшной национальной катастрофе. Лучше действовать своевременно, чем ждать, когда болезнь пустит корни. И не надо жаловаться на врача или подавать на него в суд из-за телесного повреждения. Он ведь режет не для того, чтобы убить пациента, а для того, чтобы спасти его жизнь.
Александр-Адольф хрустнул пальцами, и попросил принести ломтей ананаса помазанных шоколадным маслом смешанными с черной икрой. А Геббельс продолжал распинаться:
— Позвольте мне ещё раз подчеркнуть, что чем больше жертвы, на которые должен пойти немецкий народ, тем больше необходимость справедливо их поделить. Именно этого хочет народ. Никто не против того, чтобы возложить на себя даже самое тяжелое бремя войны. Однако народ сильно возмущается, когда кто-то пытается уклониться от своего бремени. Моральный и политический долг национал-социалистического правительства — препятствовать таким попыткам, если необходимо — при помощи драконовских наказаний. (Одобрение.) Мягкость здесь совершенно неуместна; со временем она только приведёт к смятению народных чувств и народного отношения, что будет представлять серьёзную опасность для боевого духа нашего общества. Поэтому мы вынуждены принять ряд мер, которые сами по себе не являются существенными для военной экономики, но которые представляются необходимыми для поддержания морального духа — как в тылу, так и на фронте. Оптика войны, то есть то, как вещи выглядят снаружи, имеет огромную значимость в этот второй год войны. В свете сверхчеловеческих жертв, на который фронт идёт каждый день, будет естественно ожидать, что никто, находящийся в тылу, не станет отстаивать право игнорировать войну и её требования. И этого требует не только фронт, но и подавляющая часть тыла. Усердные граждане вправе ожидать, что если они работают по десять, двенадцать, четырнадцать часов в день, лодырь не будет стоять рядом с ними и считать их глупцами. Тыл должен оставаться чистым и нетронутым во всей своей полноте. Ничто не должно нарушать эту картину. Отсюда возникает ряд мер, учитывающих оптику войны. Так, например, мы распорядились закрыть бары и ночные клубы. Я просто представить себе не могу, чтобы у людей, выполняющих свой долг для военной экономики, ещё оставались силы на то, чтобы сидеть по ночам в местах такого рода. Отсюда я могу сделать только один вывод — что они относятся к своим обязанностям несерьёзно. Мы закроем эти заведения из-за того, что они стали для нас оскорбительными, и из-за того, что они нарушают картину войны. Мы ничего не имеем против развлечений как таковых. После войны мы с радостью станем придерживаться правила: «Живи и дай жить другим». Однако во время войны лозунг должен быть таким: «Сражайся и дай сражаться другим!» Мы закроем также дорогие рестораны, которые требуют ресурсов, далеко выходящих за разумные пределы. Вполне возможно, что кое-кто считает, что во время войны самым важным является его желудок. Однако мы не можем принимать во внимание таких людей. На фронте все, начиная с простого солдата и заканчивая фельдмаршалом, едят с полевой кухни. Я не думаю, что это слишком много — требовать, чтобы мы, находящиеся в тылу, уделяли внимание, по крайней мере, самым основным законам общественного мышления. Когда закончится война, мы вновь сможем стать гурманами. Сейчас же у нас есть дела и поважнее забот о своём желудке. Бесчисленные дорогие магазины также будут закрыты. Нередко они попросту оскорбляли покупателей. Там, как правило, и покупать-то было нечего, если только люди вместо денег не платили маслом или яйцами. Какая польза от магазинов, которым больше нечего продавать и, которые только расходуют электроэнергию, отопление и труд рабочих, которого так не хватает в других местах, в особенности на военных заводах?
Александр присвистнул:
— Браво доктор, сам проявляет инициативу!
Геббельс продолжал:
— Это не оправдание — говорить, что открытый вид этих магазинов производит приятное впечатление на иностранцев. Иностранцев впечатлит только германская победа! (Бурные аплодисменты.) Каждый захочет быть нашим другом, если мы выиграем войну. Если же мы её проиграем, наших друзей можно будет сосчитать на пальцах одной руки. Мы положили конец этим иллюзиям. Мы хотим использовать этих, стоящих в пустых магазинах, людей для полезного труда на военную экономику. Этот процесс уже идёт полным ходом, и к 15 августу он будет завершён. Разумеется, он является крупным преобразованием всей нашей экономической жизни. Мы следуем плану. Мы никого не хотим несправедливо обвинять или подставлять их под жалобы и обвинения со всех сторон. Мы всего лишь делаем то, что необходимо. Но мы делаем это быстро и основательно.
Министр пропаганды все распалялся и распалялся:
— Мы скорее походим несколько лет в изношенной одежде, нежели допустим, чтобы наш народ носил лохмотья столетиями. Какая польза сегодня от модных салонов? Они только используют свет, тепло и рабочих. Они появятся снова тогда, когда закончится война. Какая польза от салонов красоты, которые поощряют культ красоты и отнимают колоссальное количество времени и энергии? В мирное время они замечательны, но во время войны они являются пустой тратой времени. Когда наши солдаты будут возвращаться с победой, наши женщины и девушки смогут поприветствовать их и без пышных нарядов! (Аплодисменты.) Правительственные учреждения будут работать более быстро и менее бюрократично. Оставляет не очень хорошее впечатление, когда учреждение закрывается ровно через восемь часов работы, минута в минуту. Не люди для учреждений, а учреждения для людей. Нужно работать до тех пор, пока не будет выполнена вся работа. Таково требование войны. Если Фюрер может так работать, то государственные служащие тем более. Если работы недостаточно для того, чтобы заполнить дополнительные часы, то тогда 10, 20 или 30 процентов рабочих можно перевести на военное производство и заменить других людей для службы на фронте. Это относится ко всем тыловым учреждениям. Уже одно это может сделать работу в некоторых учреждениях более быстрой и более лёгкой. Мы должны учиться у войны работать не только тщательнее, но и быстрее. У солдата на фронте нет недель на размышления, на то, чтобы
Фюрер и сам пару раз шлепнул в ладони. Геббельс был словно первобытный шаман:
— К примеру, выглядит не очень красиво, когда мы уделяем огромное внимание пропаганде темы «Колёса должны крутиться ради победы!», и в результате люди воздерживаются от ненужных поездок только для того, чтобы лицезреть, как безработные искатели удовольствий получают для себя больше места в поездах. Железная дорога служит для перевозки военных товаров, так же как и людей, занимающихся военными делами. Отпуск заслуживают только те, кому нужно отдохнуть от тяжёлого труда. У Фюрера не было ни дня отпуска с тех пор, как началась война. И если первое лицо государства относится к своим обязанностям столь серьёзно и ответственно, следует ожидать, что его примеру последует каждый гражданин. С другой стороны, правительство делает всё, что может, чтобы предоставить рабочим отдых, столь необходимый им в эти нелёгкие времена. Театры, кинотеатры и концертные залы работают в полном объёме. Радио работает над расширением и улучшением своей программы. Мы не хотим, чтобы у нашего народа было мрачное, зимнее настроение. То, что служит народу и поддерживает его боевую и рабочую мощь, полезно и жизненно необходимо для военной экономики. Мы хотим устранить обратное. Поэтому, для того чтобы уравновесить меры, о которых я говорил выше, я приказал, чтобы количество культурных и духовных учреждений, служащих людям, было не уменьшено, а увеличено. Пока они помогают, а не мешают военной экономике, правительство должно их поддерживать. Это относится и к спорту. Спорт в настоящее время не только для определённых кругов; это дело всего народа. Освобождение атлетов от военной службы неуместно. Цель спорта — закалять тело, причём для того, чтобы использовать его соответствующим образом тогда, когда народу это больше всего необходимо. Фронт разделяет наши желания. Весь немецкий народ горячо нас поддерживает. Он больше не намерен мириться с вещами, которые только отнимают время и ресурсы. Он не будет мириться со сложными анкетами по каждому вопросу. Он не хочет забивать себе голову тысячами мелочами, которые в мирное время, может быть, и важны, но во время войны отступают на второй план. Также нет нужды постоянно напоминать ему о его долге, ставя в пример огромные жертвы наших летчиков в ходе битвы за Англию. Он знает, что ему делать. Он хочет, чтобы все, начальники и простые работники, богатые и бедные, разделяли спартанский образ жизни. Фюрер даёт всем нам пример, которому должен следовать каждый. Он не знает ничего, кроме труда и забот. Мы не хотим оставлять все это ему одному, а хотим взять у него ту часть, с которой мы в состоянии справиться.
Адольф-Александр показал Геббельсу кукиш:
— Политик, что любит сладкую лесть — имеет интеллект мухи!
А обезьянка все испражнялась красноречием:
— Сегодняшний день для каждого истинного национал-социалиста поразительно напоминает период борьбы [1919–1932 гг., когда национал-социалистическая партия боролась за власть в Германии — прим. пер.]. Мы всегда действовали именно так. Мы шли с народом сквозь огонь и воду, и именно поэтому народ следовал за нами. Мы всегда несли наше бремя вместе с народом, и поэтому оно было для нас не тяжёлым, а лёгким. Народ хочет, чтобы его вели. Никогда ещё в истории народ не подводил отважное и решительное руководство в критический момент. Позвольте мне в этой связи сказать несколько слов о практических мерах в рамках нашей тотальной войны, которые мы уже приняли. Задача состоит в том, чтобы освободить солдат для фронта, а рабочих — для военной промышленности. Это первоосновные цели, пусть даже они будут достигнуты за счёт уровня нашей общественной жизни. Это не означает, что наш уровень жизни будет постоянно снижаться. Это всего лишь средство для достижения цели — тотальной войны. В результате этой кампании для сотен тысяч человек было отменено освобождение от военной службы. Освобождение предоставлялось потому, что у нас было недостаточно квалифицированных рабочих для заполнения должностей, которые остались бы свободными, если бы освобождение было отменено. Причина для наших нынешних мер — мобилизация необходимых работников. Вот почему мы обратились к мужчинам, не работающим на военном производстве, и к женщинам, не работающим вообще. Они не могут игнорировать, и они не будут игнорировать наш призыв. Трудовые обязанности для женщин весьма широки. Это, впрочем, не означает, что работать должны только те, кого обязывает закон. Приветствуются все желающие. Чем больше людей будет работать на военную экономику, тем больше солдат для фронта можно будет освободить. Наши враги заявляют, что немецкие женщины не в состоянии заменить мужчин в военной экономике. Это может быть справедливо для определённых областей, требующих тяжёлого труда. Но я убеждён, что немецкая женщина полна решимости занять, место, оставленное мужчиной, ушедшим на фронт, причём сделать это как можно скорее. Нам нет нужды указывать на пример большевизма. Годами миллионы лучших немецких женщин успешно работали на военном производстве, и они с нетерпением ждут, чтобы к ним присоединились и остальные женщины, чтобы им помочь. Все те, кто присоединяется к работе, тем самым всего лишь приносит соответствующую благодарность тем, кто сражается на фронте. Сотни тысяч женщин уже присоединились, и сотни тысяч присоединятся в будущем. Мы надеемся в скором времени освободить армии рабочих, которые, в свою очередь, освободят армии солдат, сражающихся на фронте. Я был бы невысокого мнения о немецких женщинах, если бы думал, что они не хотят прислушаться к моему призыву. Они не будут пытаться следовать букве закона или проскользнуть сквозь оставляемые им лазейки. Те немногие, кто попытается это сделать, ничего не добьются. Мы не станем смотреть на справки от докторов. Также мы не станем слушать оправдания тех женщин, которые утверждают, что их муж, родственник или близкий друг нуждается в помощи, — лишь бы только уклониться от работы. На это мы будем отвечать соответствующе. Те немногие, кто попытается на это пойти, только потеряют уважение окружающих. Люди станут их презирать. Да, никто не требует, чтобы женщина, не имеющая необходимой физической силы, шла работать на танковый завод. Однако в военной промышленности есть много других занятий, которые не требуют больших физических усилий и которые женщина сможет выполнять, даже если она происходит из высших кругов. Нет никого, кто был бы слишком хорош для работы, и перед нами будет стоять выбор — либо отказаться от того, что у нас имеется, либо лишиться всего.
Александр — Адольф добавил:
— Женщины могут надсмотрщиками над иностранными рабочими. Для слежки не нужно большой физической сил.
Геббельс лаял дальше:
— Настало также время спросить у женщин, имеющих прислугу, действительно ли она им необходима. Заботиться о доме и детях можно и самому, там самым освободив прислугу для других дел, или же доверить дом и детей заботам прислуги или Эн-эс-фау [NSV, партийная благотворительная организация] и пойти работать самому. Жизнь может казаться не столь приятной, как в мирное время. Однако сейчас не мир, а война. Жить в комфорте мы сможем после того, как выиграем войну. Сейчас же мы должны жертвовать нашим комфортом ради победы. Солдатские жёны это уж точно понимают. Они знают, что их долг перед своими мужьями — поддерживать их, выполняя работу, имеющую значимость для военных целей. Прежде всего, это справедливо для сельского хозяйства. Жёны крестьян должны подать хороший пример. Как мужчины, так и женщины должны быть уверены, что во время войны никто не работает меньше, чем в мирное время; напротив, в каждой области нужно трудиться ещё больше. При этом не стоит совершать ошибку и оставлять всё на попечении правительства. Правительство может только устанавливать общие руководящие принципы. А вот воплощать данные принципы в жизнь — это уже дело рабочих, под вдохновляющим руководством партии. Причём действовать нужно быстро. Следует пойти дальше законных требований. «Доброволец!» — вот наш лозунг. Как гауляйтер Берлина, я обращаюсь сейчас, прежде всего, к моим берлинским товарищам. Они показали столько примеров благородного поведения и отваги во время войны, что и сейчас они не подведут. Их практичное поведение и бодрое настроение вопреки войне завоевали им доброе имя во всём мире. И это доброе имя нужно хранить и укреплять! Если я призываю моих берлинских товарищей делать работу быстро, тщательно и без жалоб, то я знаю, что они все меня послушаются. Мы не хотим жаловаться на повседневные трудности или брюзжать друг на друга. Напротив, мы хотим вести себя не только как берлинцы, но и как немцы, а именно работать, действовать, брать инициативу в свои руки и делать что-то, а не предоставлять делать это кому-то другому. Неужели хоть одна немецкая женщина захочет проигнорировать мой призыв за счёт тех, кто сражается на фронте? Неужели кто-то захочет поставить свой личный комфорт выше национального долга? Неужели кто-то в свете угрожающей нам страшной опасности станет думать о своих частных нуждах, а не о требованиях войны? Я с презрением отвергаю вражеское заявление, согласно которому мы подражаем большевизму. Мы не хотим подражать большевизму — мы хотим его победить, какие бы средства для этого ни понадобились. Немецкая женщина лучше остальных поймёт, что я имею в виду, ибо она уже давно знает, что война, которую сегодня ведут наши мужчины, — это, прежде всего, война для защиты её детей. То самое святое, что у неё есть, охраняется ценнейшей кровью нашего народа. Немецкая женщина должна по собственной инициативе заявить о своей солидарности со сражающимися мужчинами. Она должна вступить в ряды миллионов рабочих в армии тыла, причём сделать это завтра, а не послезавтра. Через немецкий народ должна пройти река готовности. Я надеюсь, что властям сообщит о себе бесчисленное количество женщин и, прежде всего, мужчин, не выполняющих важной работы для фронта. Дающий быстро даёт вдвое больше. Наше общее хозяйство становится всё более прочным. Это затрагивает, в особенности, страховую и банковскую системы, налоговую систему, газеты и журналы, которые второстепенны для военной экономики, а также малозначительную партийную и правительственную деятельность; кроме того, это требует ещё больше упростить наш образ жизни. Я знаю, что большая часть нашего народа идёт на большие жертвы. Я понимаю их жертвы, и правительство старается обеспечить им необходимый прожиточный минимум. Но кое-кто должен остаться, и кое-кто должен нести груз. Когда война закончится, мы вновь отстроим то, от чего сегодня отказываемся, с большей щедростью и ещё прекрасней, и государство в этом нам поможет.