В темном городе
Шрифт:
— Да, я, сынок, — твердо сказал Рогуш и поднялся. — Эту ночь тебе придется не спать. Спать будешь завтра. А теперь быстро ужинай и пойдем вместе доводить твое дело до конца… Давай, мать, корми своего героя!
Пани Рогушева тоже смотрела на мужа с изумлением. На мгновение ей почудилось, что она видит перед собой своего прежнего Карела, молодого, непреклонного и решительного, каким он был пятнадцать лет назад, в лучшую пору своей деятельности в партии. И радостно ей было видеть такое чудесное превращение, и страшно… Не сказав ни слова, она суетливо бросилась подавать сыну на стол.
Кованда попрощался
— Обойдешься сегодня без меня, товарищ Рогуш?
— Обойдусь, товарищ Кованда, — также шепотом ответил одноглазый и добавил: — Когда понадобишься, пришлю человека. Явочный девиз: «Все мы дети одной матери». Запомнишь?
— Запомню. «Все мы дети одной матери».
— Ну, ступай…
Кованда еще раз от всего сердца пожал сапожнику руку и вышел на улицу. Шаги его гулко простучали по тротуару и постепенно затихли в отдалении…
Через полчаса одноглазый сапожник Рогуш и его сын Гонза тоже вышли из дома и поспешно зашагали в темноту ночи…
27
…Тревожная ночь миновала. Над проснувшимся городом в сизом мареве позднего зимнего рассвета зарождался новый день. Он нерешительно выплывал на еще заспанный сероватый небосвод, но уже было видно, что он обещает быть таким же голубым, солнечным, по-весеннему теплым, как и вчерашний. Воробьи в ожидании первых ласковых лучей уже возились на карнизах домов и нетерпеливо покрикивали. С седоватых от снега черепичных крыш, украшенных сталактитами ледяных сосулек, начали падать звонкие капли. Детвора с портфелями и ранцами разбегалась по школам, жуя на ходу бутерброды и не пропуская ни одной лужи без того, чтобы не проломить на ней каблуком хрупкую ледяную корку. Тысячи окон поднимали угрюмые веки затемнения, прозревали всеми своими стеклами, недоверчиво всматривались в наступающий день. Каков он будет? Какие радости или печали принесет с собой?..
В мрачном здании гестаповской «петчкарни» уже вовсю кипела работа. Сновали следователи с делами под мышкой, машинистки трещали на бесчисленных «ундервудах», конвоиры выводили на допросы из подземных казематов бледных, измученных пленников.
Майор Кребс сидел в своем кабинете и считывал два только что отпечатанных на машинке рапорта: один — об отчислении лейтенанта Вурма в действующую армию, другой — о предоставлении в его, Кребса, распоряжение обер-лейтенанта СС барона фон Вильдена.
Определяя судьбы этих двух людей, посылая одного из них на верную гибель, а другого спасая от этой гибели, майор не ощущал решительно никаких эмоции. Он подписал оба рапорта с одинаковым безразличием. Но в тот момент, когда он уже поднес руку к кнопке звонка, чтобы отправить рапорты по назначению, в дверь его кабинета быстро и настойчиво постучали. Отдернув руку от звонка, Кребс строго посмотрел на дверь и крикнул:
— Войдите!
На пороге появился младший гестаповский чин из оперативной группы лейтенанта Вурма. Лицо его было перекошено от ужаса. Забыв о предусмотренном уставом приветствии, он до отказа вытянулся перед майором и едва выдавил из себя дрожащими губами:
— Раз… разрешите доложить, герр майор! Только что у себя в кабинете застрелился начальник нашей группы лейтенант Вурм! Сотрудники… ждут ваших распоряжений…
Ни один мускул не дрогнул на каменном лице Кребса. Он раздельно произнес:
— Не знаете устава! Убирайтесь вон!
Младший чин затрепетал и выпучил глаза. Он хотел что-то сказать, но опомнился, щелкнул каблуками и, вскинув руку, исчез без единого звука.
Кребс продолжал смотреть на дверь. Известие о самоубийстве Вурма ошеломило его. Впервые за свою многолетнюю службу в гестапо он почувствовал странную неуверенность в себе. Почва под его ногами заколебалась, всегдашнее душевное равновесие нарушилось…
Вурм застрелился!.. Конечно, он был трус и дурак… Но все же, почему он покончил с собой? Почему?.. Неужели из страха перед Восточным фронтом? Неужели там, за Одером, за Вислой, за Бугом, готовится страшное, неотвратимое возмездие? Неужели оно придет даже сюда, в Прагу, и настигнет его, майора Кребса? Придет? Но ведь оно и теперь уже таинственным образом доходит до Праги и неумолимо карает! Убило же оно лейтенанта Вурма!..
По спине гестаповца пополз противный холодок. Его передернуло. Он оторвал взгляд от двери и уставился на портрет Гитлера. Он боялся пошевелиться, боялся отвести глаза от портрета, словно ждал от него каких-то указаний. Но портрет молчал, и его остановившийся взгляд не выражал ничего.
— Хорошо, мой фюрер, хорошо! — наконец прошептал Кребс. — У нас есть еще время. Мы еще покажем себя!..
В восемь часов Кребсу доложили о бароне фон Вильдене. Майор велел ему подождать. В девять явился в полной парадной форме чешский полицейский Бошек. Майор и его не принял. До самого полудня он просидел в полном одиночестве, тщетно пытаясь вернуть себе утраченную уверенность и прежнюю железную непреклонность.
В полдень он дрожащими пальцами разорвал оба рапорта и бросил их в мусорную корзину. Обрекая трусливого барона на скорую встречу со страшным возмездием, он как бы отдалял это возмездие от себя самого. Эта мысль его немного утешила и одновременно ожесточила.
Первым, он принял барона, который совершенно извелся длительным ожиданием. Не пригласив приятеля даже сесть, майор холодно заявил ему:
— Обстоятельства изменились, герр барон. Я не могу воспользоваться вашими услугами!
— Но ведь я слышал, герр майор, что лейтенант Вурм… — начал фон Вильден, но Кребс резко оборвал его:
— Мне некогда объяснять вам причины. Я занят. Извольте выйти!
Барон позеленел и, пошатываясь как пьяный, вышел из кабинета.
Тогда Кребс приказал позвать полицейского Бошека. Тот бодро вбежал в кабинет и, вскинув руку, молодцевато щелкнул каблуками:
— Явился по вашему приказанию, господин начальник!
Кребс изучающе осмотрел его и сказал:
— Вы получите у себя на службе отпуск. Это я улажу. Затем примете любое обличье и займетесь поисками Мирослава Яриша. Не только в Праге, но и на всей территории протектората. Документы вам оформят в моем оперативном отделе. Через месяц явитесь с докладом. Все. Можете идти.
— Слушаюсь, господин начальник!
Покончив с этими делами, Кребс вызвал конвоиров и приказал доставить к себе в кабинет арестованных Богуслава и Ярмилу Яришевых. Первый допрос родителей неуловимого мальчишки он решил провести лично.