В тени алтарей
Шрифт:
— Пока что не знаю, — процедил он сквозь зубы, пощипывая бородку. — Помимо всего прочего, он, кажется, недоволен тем, как вы истолковали его драму. В городе уже идут разговоры, что ксендз Васарис написал пьесу и в ней, прикрываясь стариной, подвергает критике обет безбрачия, который дают ксендзы и монахи. А Васарис старается угождать епископу.
Правда, какой-то намек на это Индрулис однажды слышал, а все остальное сочинил тут же на месте, поддавшись дурному настроению и не думая о последствиях.
— Что вы говорите? — изумилась Ауксе. —
Индрулис понял, какую глупость сморозил, и с досады больно дернул себя за бородку. Но сказанного не воротишь, и, пытаясь вывернуться, он окончательно запутался.
— Я думаю, не стоит говорить об этом. Васарис мне прямо ничего не сказал, я вывел это из кое-каких его фраз. Но ведь он скрытен и мастерски изворачивается. Ни за что не признается.
Ауксе подозрительно поглядела на поклонника.
— Хорошо же вы отзываетесь о своем товарище. Мне он показался совсем другим. Знаете что, приходите-ка в следующий раз вместе с ним. Здесь какое-то недоразумение. Я вовсе не хочу ссориться с поэтом.
— Ну, этого я вам не обещаю. Не могу же я тащить его за шиворот, если он не хочет.
— Господин Индрулис, я говорю серьезно. Без Васариса лучше не показывайтесь.
В глазах Индрулиса блеснул злобный огонек, он решился пойти ва-банк.
— Сударыня, — сказал он дрожащим голосом, — сказать по правде, вы ближе знакомы с Васарисом, чем делаете вид.
— Интересно, с чего вы это взяли?
— С его же слов. Васарис мне объявил одну вещь… от вашего имени… Так сказать, заверил.
— Что же именно?
— Вы сами знаете. Это для меня очень важно. Так сказать, вопрос жизни.
— Ничего не понимаю. С Васарисом я не говорила о вас ни слова.
Индрулис чувствовал, что во рту у него пересохло, но удержаться не мог.
— Васарис уверял меня, что вы никогда не выйдете за меня…
Ауксе иронически улыбнулась и пожала плечами.
— Господин Индрулис, — начала было она, но Индрулис схватил ее за руку и заговорил умоляющим голосом:
— Прошу вас, больше ни слова. Я только хотел узнать, говорили ли вы об этом с Васарисом?
— Нет.
— А с кем-нибудь еще?
— С кем бы я стала говорить об этом? Это было бы бестактно и смешно. Но теперь я должна вам сказать…
— Не надо, не надо! — воскликнул Индрулис, вскочил, как ужаленный, поцеловал ей руку и убежал.
Возвращаясь, он бранил себя последними словами за то, что черт дернул его сделать из мухи слона и так бессовестно наврать. В этот момент он глубоко ненавидел Васариса.
Между тем Ауксе была изумлена и смущена. Она чувствовала, что события нарастают. В этот вечер Ауксе долго не ложилась спать, накинула на лампу пестрый платок и мыслями унеслась в прошлое. Ей казалось, что в ее жизни наступает перелом и медленно, медленно надвигается что-то неизбежное…
И она ждала.
Наконец наступило рождество, и Людас Васарис облегченно вздохнул. Он решил провести
Индрулис не передал Васарису приглашения Ауксе, но Людас сам решил на каникулах встретиться с ней. А пока что, в первый день рождества, он пошел поздравить с веселым праздником госпожу Глауджювене.
Уже в пять часов вечера Васарис звонил у дверей с выгравированной на медной дощечке надписью «Повилас Глауджюс». Открыла ему франтоватая горничная, сказала, что барыня принимает, и проводила в гостиную.
Люция тотчас вышла из соседней комнаты и, увидав Людаса, очень обрадовалась.
— Вот хорошо, что надумали прийти сегодня. Вы уже так давно в Каунасе, — могли бы и раньше вспомнить обо мне.
Да, это были слова Люце, но было в них и нечто незнакомое. Людас тотчас почувствовал себя не в своей тарелке, не зная, как ему держаться — то ли по прежнему — дружески, то ли любезно-официально, на правах старого знакомого? Он ответил в оправдание, что не знал не только ее адреса, но и фамилии. На это она иронически улыбнулась:
— Это правда, я слишком часто меняла вывеску: сегодня Бразгене, завтра Глауджювене, — как тут не запутаться.
«Одну ли вывеску?» — подумал про себя Васарис, а вслух сказал:
— Вывеска, сударыня, означает то или иное содержание. Не скрою, вы очень изменились.
— Конечно, постарела.
— Нет, время, очевидно, не имеет власти над вами. Просто вы какая-то другая. Извините, быть может, я слишком нескромно анализирую вас.
— Поздравляю вас с этим. В прежние времена вы были слишком скромны!
— Значит, и я изменился!
— Несомненно. И скажу откровенно — к лучшему. Так они обменивались банальными фразами, пытаясь разгадать друг друга. Этот шуточный разговор только еще усилил впечатление Людаса, вынесенное им от первой встречи в театре. Ему показалось, что Люция стала светской дамой «mondaine», которая заботится о своей красоте и туалетах, любит весело пожить, не избегает и флирта. Были ли у нее высшие запросы и какова была ее внутренняя, духовная жизнь — он еще не успел разобраться.
Вскоре в гостиную вошел господин Глауджюс. Васарис едва узнал его. В театре тот показался ему много моложе, живей и симпатичней. Теперь Людас увидел крупного, пожилого, тучного господина в темной паре, которая сидела на нем не очень ловко — чуть-чуть узковатые брюки, чуть-чуть широковатый пиджак, чуть-чуть коротковатые рукава придавали ему несколько смешной вид.
Поздоровавшись с гостем, хозяин плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу и, неизвестно почему и для чего, сказал:
— Так, так, так…