В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III
Шрифт:
В августе 1813 г. Австрия, до того участвовавшая в походе французской армии на Россию, подписала с ней мирный договор и повернула свои штыки против Наполеона. Не помогло и то, что его супругой была австрийская эрцгерцогиня. Только теперь Екатерина Павловна поняла, сколь опасен на самом деле был брачный союз с Бонапартом, и горячо возблагодарила Бога за то, что он в свое время избавил ее от этой участи: быть супругой побежденного и дочерью победителя.
Теперь Екатерина Павловна могла поехать в Вену, где была принята с большим вниманием. Она подружилась там с австрийской
Вернувшись в октябре в Прагу, Екатерина Павловна узнала весть о знаменитой «битве народов» под Лейпцигом 16–19 октября и сразу же поспешила в Веймар к сестре. Поражение Франции становилось неизбежным, а звезда Александра блистала все ярче. Сестры царя вместе поехали во Франкфурт, а оттуда в северный швейцарский городок Шафхаузен для встречи с братом. По пути в Швейцарию великая княгиня впервые проехала через земли Вюртемберга, родины своей матери, не зная и не предполагая того, чем станет это государство в ее будущем.
Она прожила в Шафхаузене около двух недель декабря 1813 года. Здесь ей представили Иоганна Мюллера — писателя, профессора, начальника всех школ в Шафхаузене. Иоганн Мюллер был очень недурен собой, а кроме того, талантлив, и глубоко религиозен. Не понравиться Екатерине Павловне он просто не мог: таких людей она всегда отличала и привечала.
Его же впечатления от встреч с русской великой княгиней известны из дневниковых записей. Мюллер отметил в них, что Екатерина Павловна внимательно слушала его рассказы, обо всем, что касалось тогдашней ситуации в Швейцарии, образования народа (в будущем ей это пригодится). Екатерина Павловна говорила с писателем и педагогом не только о воспитании, особенно об обучении девушек, но и о политике, науке.
«Я чувствую, как при ней возвышается круг моих мыслей… В ней нет нисколько женской пустоты, религиозной сентиментальности; она обладает мужским умом, особой силой мышления; в грустном взоре светятся чистые мысли, высшие интересы».
Интересно, что такое же мнение вынесли от встреч с Екатериной Павловной в Дрездене и некоторые немецкие ученые. Свидетель этих встреч записал:
«Она принимала очень много важных лиц, и среди них „ученых париков“, и удивляла немцев своими вопросами, так что они становились в тупик и выходили от нее с восторгом и удивлением перед ее глубокой ученостью…»
Встречи с Иоганном Мюллером происходили неоднократно Она оценила достоинства этого человека, а он, в свою очередь был покорен ею. И после каждой встречи записывал свои впечатления. Вот одно из них:
«Она была всегда очень просто одета, в черном шелковом платье. Ее прекрасные темно-каштановые локоны украшали прекрасное, белое с румянцем лицо и круглый лоб, на котором не было никакого следа болезненности, хотя она сильно страдала нервами. Причиной ее страданий в значительной мере была ее чрезвычайно строгая жизнь, обыкновение спать лишь небольшое число часов в сутки, постоянное чтение и письменные занятия с раннего утра до поздней ночи и, наконец, суровость в отношении самой себя».
Мюллер даже нарисовал в своем дневнике портрет Екатерины Павловны. При всей своей простоте и скромности поведения и облика, этот человек обладал глубоким умом и высокими достоинствами, поэтому он как никто другой мог оценить многосторонние знания великой княгини, силу ее мышления, усердие в серьезных занятиях.
На прощальной аудиенции Екатерина Павловна сказала Иоганну Мюллеру:
— Я ищу людей с умом и душой, и такого-то именно нашла в вас.
После этой аудиенции Мария спросила Екатерину Павловну:
— Почему бы вам не пригласить господина Мюллера стать наставником ваших сыновей?
— К сожалению, они еще слишком малы, — ничуть не удивившись вопросу, ответила Екатерина Павловна. — Иначе я непременно постаралась бы заполучить господина Мюллера. И вообще, Мари, мне хотелось бы остаться жить в Швейцарии, в каком-нибудь маленьком городке.
— Вы шутите, ваше высочество? — осведомилась Мария.
— Ничуть. Маленький, чистенький домик, горничная и кухарка, может быть, садовник. Книги, клавесин, камин вечерами…
— А у камина — беседующий с вами господин Мюллер, — в тон ей продолжила Мария.
Екатерина Павловна метнула в ее сторону быстрый и отнюдь не доброжелательный взгляд.
— Вы забываете, мадемуазель, что я недавно овдовела.
— Беседы у камина никогда еще не оскорбляли ничьей памяти, — совершенно спокойно отпарировала Мария. — Вы овдовели, но ваш ум по-прежнему жаждет новой пищи, а душа — новых впечатлений. И да простит меня ваше высочество, но идиллия в маленькой Швейцарии прискучила бы вам через месяц. Кто бы ни сидел с вами у камина…
— Ты права, — после долгой паузы отозвалась Екатерина Павловна. — К сожалению, Мари, ты права. Но куда мне деваться от тягостных воспоминаний о минувшем счастье?
В Шафхаузене Екатерина Павловна отметила первую годовщину смерти своего мужа. Весь день она провела в полной тишине, сосредоточившись на грустных мыслях, воспоминаниях. И по прошествии года ее душа не была спокойна, нервные перепады настроения еще не оставили ее. Чтобы отвлечься от гнетущих ее дум, она сознательно изматывала себя: спала на маленьком узеньком диванчике, много работала, читала, писала — иногда за полночь, а вставала в пять часов утра.
— Куда угодно, ваше высочество, — серьезно ответила Мария. — Перед вами — весь мир, и вы можете себе позволить узнавать его день за днем.
— Я бы хотела побывать в Англии, — задумчиво сказала великая княгиня.
— Тогда перестаньте сознательно мучить себя. Сегодня я дам вам новое лекарство, а вы дадите мне слово, что ляжете спать в спальне, на нормальной кровати. И могу вас заверить, завтрашний день покажется вам куда менее мрачным, чем все минувшие дни.
— А потом я снова не буду спать ночами напролет? — скептически осведомилась Екатерина Павловна.