В тине адвокатуры
Шрифт:
После дележа вся компания отправилась в гости к новой арендаторше в Комаровку. Гиршфельд распорядился отслужить молебен и представился священнику, как новый владелец именья. Прожив там около двух недель и сделав хозяйственные распоряжения, они с женой, Арефьевым и Князевым отправились обратно в Петербург.
Дмитрий Вячеславович Неведомый объявил, что едет в Москву, куда его призывают дела. Николай Леопольдович без малейшего подозрения дружески простился с ним. Луганский с женой и Деметр уезжали в соседнее именье Сушкино. Неведомый, после отъезда Гиршфельда с компанией, поехал с ними.
— Однако и пообчистил же вас этот живодер, — начал он возмущаться еще дорогой. — А я вас как путных, — обратился он к Надежде Петровне и Деметру, — уведомил, где найти Василия Васильевича, что ж, найти — нашли, а от глупостей удержать не сумели, при вас почти последнюю рубашку с него сняли, чуть самого не проглотил и не подавился.
Оказалось, что в сношениях с Деметром был Дмитрий Вячеславович, давно уже недовольный Гиршфельдом; он расспросил у Николая Леопольдовича, когда тот приехал в Москву, о местопребывании Луганского, уведомил письмом Егора Егоровича, который вместе с Надеждой Петровной, узнав из того же письма, что не нынче завтра должны получить деньги из банка, поехали за ним и случайно встретились в г. В-не.
— Что же нам было делать — он его совсем оплел: сами видите, каким он вернулся из путешествия.
Василий Васильевич на самом деле, видимо, ничего не понимал из их разговора, сидел и глупо-блаженно улыбался.
— Теперь, по крайней мере, надо действовать — надо заставить его подать жалобу прокурору, я напишу, а Егор Егорович перепишет… Заставить его подписаться, а затем постепенно настроить против Гиршфельда будет теперь не трудно…
На этом и порешили.
Через несколько дней по приезде в Сушкино, жалоба была изготовлена и полетела по почте в Петербург на имя Прокурора Окружного Суда. Недели через две Дмитрий Вячеславович, как ни в чем ни бывало, явился к Николаю Леопольдовичу и поселился в его квартире, где продолжал скрываться от розысков, опеки и судебного следователя и Александр Александрович Князев.
XIV
Выпуск в тираж
Довольный и веселый, не чуя беды, вернулся Николай Леопольдович в свою петербургскую квартиру. Расплатившись с Милашевичем и по мелким векселям, да еще со скидкою, он имел удовольствие уложить в опустелый было почти несгораемый шкаф довольно кругленькую сумму в бумагах.
— Славное дельце обделал! — хвалил он сам себя, потирая руки.
Возбужденного против него дела опекуном Шестова Розеном и самим Шестовым, которому он решительно отказал в дальнейших подачках, и тот перешел на сторону Адольфа Адольфовича, он не боялся.
— Им под меня иголочки не подточить, только бы отделаться от Князева!
План «выпуска его в тираж», как своеобразно выражался Гиршфельд, был им уже составлен. Он вскоре после приезда приступил к его выполнению, а предварительную подготовку начал еще ранее. Всю дорогу от Комаровки до Петербурга Николай Леопольдович был предупредительно любезен с Александром Алексеевичем и к концу пути успел положительно изгладить из его души неприязненное чувство, тем более, что обещал ему дополнительное вознаграждение в более крупном, чем полученное им размере по окончании всех расчетов. В вагоне железной дороги, усевшись отдельно от других, они разговорились.
— Эта тысяча рублей является для вас, дорогой Александр Алексеевич, лишь небольшим задатком, — медоточивым голосом начал Гиршфельд. — Разве я не понимаю, сколько услуг сделали вы мне в этом деле, вы были главным моим сотрудником и несли в нем самые тяжелые обязанности. Пробыть более года с глазу на глаз с этим идиотом, одно уж чего-нибудь да стоит.
— Да, трудненько было! — вставил Князев.
— Знаю, знаю, ценю и понимаю! — с чувством перебил его тот. — Без вас могло погибнуть все дело. Спасибо, большое спасибо.
Николай Леопольдович крепко жал ему руку.
— Мне не хотелось вознаградить вас по заслугам при Дмитрие Вячеславовиче, он мог тоже потребовать такую же сумму и сделать скандал. Вы ведь его знаете?
Князев утвердительно кивнул головой.
— А ему тысячи рублей за глаза довольно, не только довольно — много. Что он делал? — пьянствовал на мой счет и больше ничего. Я его и совсем хотел устранить от дела, особенно после разговора о вас, который он сам к чему-то начал, да уж так сжалился…
— Разговор обо мне? Что же он говорил? — спросил Александр Алексеевич.
Гиршфельд сделал вид, что смешался.
— Так, ничего! Экий проклятый язык, не хотел говорить, сорвалось! — уклончиво отвечал он.
— Нет, позвольте, уж вы договаривайте, я хочу знать, — настаивал Князев.
— Извольте, но только дайте мне слово, что вы ему об этом не скажете, я сам скоро постараюсь вывести его на чистую воду. Тогда вы свободны действовать против него.
— Вот вам моя рука! — протянул Князев руку. — Честное слово дворянина.
Николай Леопольдович передал ему, что Неведомый будто бы сообщил, что он, Князев, не надежен и имеет намерение перейти на сторону Луганской и Деметра и сильно может повредить ему в деле.
— Ах, подлец! — воскликнул Александр Алексеевич.
— Вы понимаете, дорогой мой, что когда вы явились вместе с ними в Москву, у меня мелькнуло подозрение. На минуту, но мелькнуло. Этим и объясняется моя временная к вам холодность! Вы понимаете?
— Понимаю, понимаю, а я недоумевал! Ах, негодяй! Другом считался, целовался походя, полячишка! Я его в бараний рог согну.
— Вы помните ваше слово?
— Со временем, с вашего разрешения.
Гиршфельд перевел разговор на другую тему.
— Отчего вы, дорогой мой, не женитесь? — вдруг спросил он.
Князев вытаращил на него глаза.
— Мне жениться!.. Да кто же за меня пойдет, какая-нибудь бесприданница, с разбитою жизнью, как обыкновенно говорят вкусившие от древа познания добра и зла девицы?
— Зачем бесприданница, — улыбнулся Николай Леопольдович. — Оно, конечно, надо полагать, вкусившая от древа, но с приданым и хорошим приданым. Вы ее знаете.