В тишине, перед громом

Лукин Александр Александрович

— Почему вы здесь? — наконец выдавил инженер, думая, что голос его звучит резко и уверенно.

— Как почему? — удивился экспедитор. — Вот взял билет, сел.

— Значит, вы…

— Ну, конечно, — подтвердил Иван Афанасьевич, — конечно, остался в Зиминке — не поехал в Харьков. Каюсь, не послушался вас. Сами, извините, виноваты. Зачем же обманывать? Ай-ай-ай, нехорошо. Небось, вам еще в детстве внушали, что врать — грех. Обещали через десять минут вернуться, а сами… Я жду пятнадцать минут, восемнадцать, поезд вот-вот отправится, а вас нет как нет! Разве

это дело заставлять человека так волноваться? Я туда, я сюда — пропал мой Иван Михайлович и следа не оставил. А поезд «ту-ту» — и пошел. Что было делать? Не бросать же вас в беде. Я на ходу — прыг, едва не свалился, даже чемоданчик свой в купе бросил.

Раздался стук в дверь. Саенко живо поднялся, отворил. Вошел проводник с постелями.

— Ну, как? — обернулся экспедитор к Шевцову. — Будем постели брать? Да нужно ли? Придется ли спать-то? Может, всю дорогу вот так вот дружески протолкуем с вами? А впрочем, — повернулся он к проводнику, — давайте. И снова к инженеру: — Кто знает, а вдруг не разговоримся. Ко сну потянет. Верно? Входите, дорогой товарищ проводник, входите. Стелите. Благодарю вас. Получите с меня за обоих.

— Зачем же? Я сам, — произнес инженер и продолжал сидеть, не двигаясь.

— Ничего, ничего, после рассчитаемся, Иван Михайлович. — Экспедитор выпроводил проводника, снова запер дверь и плотно уселся возле стола.

— Ну-с, приступим, уважаемый Иван Михайлович, — Он аппетитно потер руки, разлил коньяк и протянул Шевцову рюмку. — Прошу.

Инженер автоматически принял рюмку, пригубил, с усилием глотнул, точно спазма стиснула ему горло.

— Так не пойдет! — воскликнул экспедитор. — Хватит бирюком сидеть. Мы с вами теперь старые знакомые, смею надеяться, понимаем друг друга. Дичиться меня вам уж не след. Или, может, вы нездоровы? Не озноб ли у вас? Тем паче выпить надо. Право же, помогает как нельзя лучше. Ну, допейте, допейте…

Инженер послушался, сделал еще глоток.

— И позвольте сказать вам, Иван Михайлович, — продолжал Саенко, — что вели вы себя оч-чень странно. Согласитесь. Ну, что это — «зачем у вас пистолет»? Да «предъявите документы», да «из купе ни шагу», да угрозы, да, наконец, таинственное исчезновение в Зиминке. Разве это разумно? А что, если я, вернувшись в Нижнелиманск, пойду куда следует да расскажу: дескать, ехал в Харьков с инженером Шевцовым…

— Откуда вы меня знаете? — затравленно вздрогнул инженер. Коньяк из его рюмки расплескался. Стараясь унять отвратительную дрожь, он зажал руки вместе с рюмкой меж колен.

— Ну, вот опять вы удивляетесь, — укоризненно произнес экспедитор. — А чего ж тут удивительного, позвольте вас спросить? Не такой уж большой город Нижнелиманск, каких-нибудь двести тысяч населения. Мало-мальски приметный человек всегда на виду.

Инженер вдруг оскорбленно вскинулся:

— Я ничего не боюсь! Да я где угодно все сумел бы объяснить! Я обязан был принять меры предосторожности. Почем я знаю, кто вы такой?

— Ах, так? — сказал экспедитор, обходя полувосклицание-полувопрос инженера, за которым проглядывало страстное желание

определенности. Какой угодно, но определенности. — Значит, вы обязаны были принять меры предосторожности. Допустим. Чего же, позвольте поинтересоваться, вы опасались?

— Не вижу причин объяснять вам это!

— А я и не настаиваю, — миролюбиво согласился экспедитор. — И знаете, почему? Потому что мне и без вас преотлично известно, чего вы могли опасаться. Должны были опасаться. И, скажу вам откровенно, мало опасались.

— Не понимаю. — Голос инженера прервался. Он опустил глаза и увидел, что до сих пор сжимает полупустую рюмку. С внезапной отчаянной решимостью он опрокинул ее в рот и, поперхнувшись, закашлялся, покраснел, на глазах его выступили слезы.

— Выпейте воды. — Саенко налил ему полстакана нарзана. — И опять вы говорите неправду. Вы все прекрасно понимаете.

— Как вы смеете! — Инженер вскочил.

— Зачем вы так, Иван Михайлович? — мягко сказал Саенко. — Сядьте. И не надо кричать. Это, поверьте, прежде всего не в ваших интересах. Притворяетесь вы неумело. Сразу видно, опыта у вас мало. И нервы слабоваты. Подводят. А еще за рискованные дела беретесь.

— Кто вы такой?

Это была последняя попытка подхлестнуть себя, обмануть судьбу, отчаянное нежелание выпустить исчезающую надежду, расстаться с иллюзией, что все не так страшно, что это еще не конец.

Экспедитор посмотрел на Шевцова даже с каким-то оттенком сочувствия, как взрослый на неразумного ребенка.

— Вот тут вы правы. Я до сих пор не представился… — И он вытащил из кармана красную книжечку.

Всё остаётся по-старому

— Вы правы, — повторил я. — Вот мое служебное удостоверение. Фамилия моя Каротин, зовут Алексей Алексеевич. Последняя формальность теперь выполнена, и вы можете говорить со мною совершенно откровенно. Точнее, обязаны говорить откровенно.

— Я арестован? — бледными губами прошептал Шевцов.

— Не будем торопиться. Каждый в какой-то мере сам кует свою судьбу.

— Я не знаю, что было в конверте, — быстро, почти скороговоркой произнес инженер. — Поверьте слову благородного человека. Я выполнял чужую просьбу. Один человек знал, что я еду в Зимнику, и попросил меня передать этот злосчастный конверт. Понимаете? Мог ли я думать? Как откажешь интеллигентному человеку в такой пустяковой просьбе? Вот вы бы, я уверен, тоже не отказали бы. Ведь правда? Правда?

— Вполне возможно, — согласился я. — Следовательно, вы ехали в Зиминку не специально для того, чтобы передать конверт?

— Ну, конечно, конечно! — обрадовался Шевцов. — Именно! Это было случайное поручение, притом малознакомого мне человека. Шапочного, по сути дела, знакомого.

— А что было основной целью вашего путешествия?

— Э… видите ли… сугубо личное, я бы даже сказал… интимное… да, именно интимное дело. — Шевцов попытался игриво улыбнуться. — Вы меня понимаете?

— Женщина? — подсказал я. — Вы извините, что ставлю прямой вопрос, но…