В то далекое лето
Шрифт:
И вдруг в это время со стороны гумна какой-то тревожный звук, разрывая глубокую весеннюю тишину, проносится над спящим селом.
– Эге-ге-ге-е-е-й… От этого ужасного окрика у меня стынет кровь, я быстро сажусь в кровати, охваченный ужасом, смотрю по сторонам.
– Эге-ге-ге-е-е-й, – тревожный мужской голос многократно отзывается эхом в горах и в бездонных темных ущельях.
Я встаю с кровати, бегу к Аргине и начинаю трясти ее за плечо:
– Аргина, вставай.
Аргина открывает глаза и смотрит на меня с удивлением, ничего не понимая. Потом вдруг, вскакивая с кровати, она бросается к окну. Я только
– Абик, там горит больница…
Она стремительно выходит из дома и бежит, громко захлопнув дверь. Я также, едва успевая надеть брюки, сразу выбегаю на улицу, мчусь к больнице, что совсем недалеко от нас. Со всех концов села, дальних и ближних, с тревожными возгласами, держа в руках факелы, бегут люди. А больница трещит, охваченная огнем, языки пламени ползут по окнам, стремясь внутрь помещения.
– Дети, там дети, на втором этаже, – слышу чей-то пронзительный голос.
Из главного входа, из окон первого этажа срочно выносят больных на носилках, почти друг на друге. Шум, переполох, плач и мольбы… от этих голосов и треска бешеного пламени трясутся небо и земля.
– Дети. Их нужно вытащить из здания, – истошным голосом кричит какая-то женщина, и в этом шуме и многоголосье я едва узнаю мамин голос. Мама с какими-то людьми выносит на носилках какого-то человека, наверное, того, которого задрал медведь.
И, вдруг, в дыму и пламени мелькнула Аргина. Это было лишь короткое мгновение, в следующую секунду она исчезает с поля моего зрения.
– Абик! – кто-то зовет меня сзади.
Все же, в этой суматохе я узнаю голос Аргины. Оборачиваюсь: в проеме двери на первом этаже вижу Аргину с каким-то ребенком на руках. Руками отмахиваясь от огня и дыма, задыхаясь, я бегу в сторону Аргины, из ее рук беру ребенка и бегу назад. Одна старая женщина забирает у меня ребенка, я снова бегу к дверному проему. Но там никого нет. Я хочу войти внутрь, но оттуда пышет такой жар, что мгновенно отпрыгиваю назад.
Люди уже добежали до меня с полными ведрами, кувшинами и кидаются из стороны в сторону, это наши соседи, есть люди с дальнего конца села, все бегут в разные стороны, орут, кричат, не слыша друг друга.
– Воды принесите, быстро…
– Землю несите…
– Лопатами. лопатами кидайте землю.
– Воды сюда, к дверям. Скоро приедет пожарная машина, земли бросьте.
– Из райцентра до нас сорок километров, да еще по нашим дорогам пока доедет, все превратится в пепел.
Огонь разбушевался, к дверному проему подойти уже невозможно. Я с нетерпением смотрю в ту сторону, но Аргины нет. Где она застряла?
Бешеный треск пламени, крики людей и топот ног, печальное присутствие огромных цистерн с водой в кузовах грузовиков, – все это превратилось в страшный переполох, от которого, кажется, сама земля стонет и движется под ногами.
Где Аргина? Почему ее больше не видно? Ужас охватывает меня. Я начинаю плакать. Везде крики, возгласы.
И вдруг я вижу Армена. Почему-то, раздет по пояс, полностью черный от копоти, он только что вытащил из окна очередного больного, и теперь, кидаясь в разные стороны, ищет кого-то…
– Армен, – кричу я, – Армен, сюда, Армен…
Я ему
– Она вошла туда, и до сих пор ее нет.
Армен, не теряя ни минуты, бросается в дверной проем, откуда клубами валит дым вперемешку с пламенем. Однако, он только исчезает в этом дыму, как из окна второго этажа вырывается огонь, как семиглавый дракон, слизывает оконные рамы, которые мгновенно охватывает пламя. Еще пара секунд, и ,внезапно, искры пламени огромным кострищем поднимаются в небо, и в вопиющем реве огня на мгновение замирают ужасающие крики и рыдания собравшихся.
– Кровля рухнула, – кричит председатель колхоза Габриел Балаян, стоя на балконе здания сельсовета, – все отойдите, часть кровли рухнула, отойдите, сейчас полностью рухнет, назад…
Я невольно отпрыгиваю в сторону. В глубине души я лелею мысль о том, что Армен еще успеет спасти Аргину…
Плача от горя и безысходности, окаменевший, я смотрю на дверной проем.
Армен выходит оттуда, полностью покрытый копотью, брюки на нем дымятся, но он не обращает на это внимания. Остановившись, устремляет взгляд к небу, и так, застыв, смотрит какое-то мгновение.
Будто отрешенный от мира, я также смотрю вверх, удивительно, но этой ночью луна окрашена в красный цвет.
– Аргииинааа, – охрипшим, ужасающим звериным голосом рычит Армен, и, будто, от удара тяжелого крана по голове, пошатываясь, продвигается на пару шагов, потом, неожиданно, падает на колени оземь, закрывая лицо руками…
Эпилог
И, вновь , в наше село пришла весна. Персиковые деревья привычно расцвели, и цветы у них красно-фиолетовые. Я шагаю по знакомым тропинкам, и шаги мои меня непроизвольно ведут туда, где круглый год цветы, где тут и там красиво поют жаворонки. Близкие и родные моему сердцу тропинки. Я шагаю вперед. Вот ущелье Бахчут. А вот и сельский пастух Рома сидит на холме и пасет коз. Он смотрит в сторону села. А в селе весна, и куры-несушки звонко кудахчут.
Из ущелья Бахчут выходит девушка с кувшином на плече. Она идет по тропинке, ведущей в село, и мокрый медный кувшин переливается на солнце. Все по-прежнему, все, до боли, без изменений.
Вот и сельское кладбище.
Ветер колышет высокую траву под весенними лучами солнца. Я пробегаю глазами по знакомым словам, взгляд мой останавливается на выгравированной золотыми буквами надписи на большом белом памятнике: ”Аргина, ты любила цветы…Ты тоже была неувядаемым цветком…”
Я подхожу, кладу руку на холодный камень, деревенская привычка, что означает, «Здравствуй, родная, я Тебя не забыл…»
Вдали, отливая красным цветом от маков, легонько колышутся поля, грустно перекликаются перепелки – ках-кыга. шах-кыга, шах-кыга, ках-кыга… Я долго стою молча, и мне кажется, что далекий голос еле слышно шепчет: " Я из этого села никуда не уеду. Останусь с вами навсегда…"
Сдерживая слезы, я поворачиваюсь и смотрю в сторону села. Внизу, в ущелье, блестит и своим прежним голосом поет речка Барак Джур, видно одиноко понурое, персиковое дерево у большой дороги, ведущей в село, у которой сломалась ветка, потеряв свою весну… Эта ветка не увидела эти цветы, которые есть сейчас и будут каждый год, когда наступит весна, и персиковые деревья снова расцветут красно-фиолетовыми цветами…