В третью стражу
Шрифт:
«Больше, чем кто? — Спросила она себя. — Или больше, чем когда?»
— Не боятся! — Сказала она с улыбкой. — Не можно бояться. Должна. Ты тоже знаешь. Я правильно сказала?
— Почти. — Улыбнулся он, переходя на французский. — Но ты там все равно поосторожней.
По-французски он говорил отлично и почти без акцента. А тот акцент, что у него был вполне мог сойти за польский, поляков же в Париже не меньше чем русских. Много.
— Не мешай. — Попросила она. — Мне еще вещи собрать…
Он конечно не мешал. Жаннет собирала саквояж, чемодан уже упакованный стоял у стола. И положить оставалось сущие мелочи: зубной порошок, щетку, мыло, полотенце, пояс, две бутылки «Столичной»: образцы новой продукции советской промышленности торгпреду в Праге, — туда она приедет
«Ол-ля-ля!»
Это была одна из двух причин. Вторая же заключалась в том, что Жаннет действительно трусила. И даже не врагов, не злобных oprichnikov kapitala она боялась. Она боялась подвести начальников, поверивших в нее, провалить задание, и… Нет! Думать об этом было запрещено. И поэтому, собираясь, она еще и еще раз повторяла инструкции. Хотя задание у нее и было относительно простым, это мало что меняет! Да, она всего лишь курьер, и маршрут ее по относительно спокойным странам: Чехословакия, Бельгия, Нидерланды. И все-таки это «закордонная командировка», и действовать Жаннет должна будет в одиночку, полагаясь только на себя. Кроме того, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: начальство имеет на нее очень серьезные виды, тем более что и как гражданка Франции она не «сгорела». Ее ведь выдернули очень вовремя, так что по прошествии нескольких лет никто и не вспомнит в каких акциях французских комсомольцев она участвовала и почему была своим человеком в «Юманите». Ну, а во всех иных странах Европы она оставалась вполне легитимной гражданкой Французской республики со всеми вытекающими из этого факта бонусами.
Так что, в Праге не суетиться и не спешить: встретится с торгпредом, оглядеться, сменить документы, пожить немного в приличном пансионе — что вполне соответствует действующей легенде — погулять по городу, и тогда уже начинать «маршрут», который должен закончиться посадкой в Антверпене на борт советского парохода, с заходом в Киль — там небольшое задание, и с возвращением в порт приписки корабля — Ленинград.
Пролог (II): Три Толстяка
Собрались как-то русский, украинец и еврей на рыбалку…
(1)
— У коллег больше нет вопросов? Тогда разрешите еще раз поблагодарить уважаемого доктора Мэтью за интересный доклад и исчерпывающие ответы на вопросы. — Председательствующий, профессор университета Лейстера, доктор Коллинз не ограничился словами, а по старинке пожал докладчику руку. — Дорогие коллеги, на этом пленарное заседание закончено, — сухо сообщил он, снова оборачиваясь к микрофону. Напоминаю, что после кофе-брейка состоится общая дискуссия.
Матвеев сошел с трибуны и, не торопясь, пошел к своему месту, чтобы забрать оставшуюся там сумку.
«Похоже, по эту сторону границы так и быть мне всю жизнь Стивеном Мэтью, — с улыбкой подумал он, раскланиваясь со старыми знакомыми и отвечая взмахом руки на приветствия издали. — Не хотят, сволочи, запоминать русские имена. Ладно, в Барселоне я вообще Эстебаном Матеосом был. Еще можно быть благодарным, что на бэйджике Matveeff написали».
Матвеев собрал бумаги в сумку и вышел из зала, пересекая медленно перемещающуюся в случайных направлениях жидкую
Сколько же лет они не виделись? Да, пожалуй, с похорон Наташи. Три года, а словно бы в другой жизни. Матвеев вздохнул. Внезапная гибель жены под колесами автомобиля все еще болью отзывалась в сердце. Прошло три года, но он не то что не мог ее позабыть, — это навряд ли — но даже и боль эта в сердце или в самой душе по-настоящему не уходила. Хоть и была супруга, что называется, с характером, хоть и разбегались как-то и не на день или два, а все же любили друг друга. И какого черта повез он ее в Англию? Но, с другой стороны, кто мог предполагать, что там, в культурной старушке Европе, тоже может оказаться водила-алкаш? Теперь вот Севка и Лиза только согревают сердце и, чего греха таить, стремительно приближающуюся старость, о которой, впрочем, думать пока совсем не хотелось. Сын должен скоро внука подарить, да и дочке замуж пора. А ему самому может еще приведется встретить последнюю любовь, а может, и нет. Тут как карта ляжет.
И в этот момент из внутреннего кармана пиджака раздалась веселая мелодия «Пора-пора-порадоваться» сотового телефона. Номер был, однако, незнаком.
— Hello, it's Matveeff! — Бросил он резко, едва ли не раздраженно.
— Степка, ты? — Откликнулась трубка знакомым голосом. — А шо не по-русски? Це ж я, Витька Хведорчук! — Старый друг, как всегда, перебарщивал со своей украинской аутентичностью. — Ты все еще в Утрехте? Конгресс идет?
— Почти закончен. Остались: дискуссия и прощальный банкет. И я уже подумываю об Амстердаме.
— Це добре. Подумывай — подумывай, потому что я во Франфуркте, и мои мясные дела благополучно закончились. Так что я выезжаю сегодня же, а ехать тут, как сам понимаешь… Ну, не Союз одним словом. Не те размеры.
— А Олег когда появится? — спросил упустивший этот момент Степан.
— К Новому году обещался успеть, но это мы уже в Амстердаме узнаем. У него там какие-то дела образовались, раньше не может. Впрочем, можно и позвонить, не так ли?
— Так! — Согласился Матвеев. — Я ему звякну и… Тогда и я выезжаю в Амстердам. К вечеру буду. Пообщаемся пока с тобой. Отметим католическое рождество по-нашему, по-православному, — Матвеев засмеялся и провел рукой по бороде, — Я вполне сойду за местного Санта-Клауса.
— О! Це добре! — Рассмеялся в ответ Виктор. — Я как раз самогону привез, хорошего, Степа, самогону! Тещин фирменный. Одним словом вещь в себе! И сало твое любимое имеется. С мясной прослоечкой… А сало, да под горилочку…
— Какой же русский не любит украинского сала! — С улыбкой поддержал друга Матвеев. — Тогда, встречаемся в гостинице, и не рассказывай мне потом, что горилка выдохлась, а сало по дороге потерялось!
Разговор закончился, но осталось приятное и теплое послевкусие. Степан улыбнулся. Грустные мысли отошли на второй план. Встреча с друзьями, да еще в Новый год, да еще в Европе! Да и что его держит в России? У сына — семья, у дочки — кавалер. Семестр в университете отведен заранее, чтобы успеть на конгресс, а экзамены коллеги примут. До февраля можно по Европам колесить, хотя конечно на наше Рождество он приедет домой, проведет его с детьми. Ну а пока дискуссия, потом вернуться в гостиницу, скинуть костюм и галстук, надеть любимые джинсы, бордовую водолазку и твидовый пиджак и… И на вокзал.