В трущобах Индии
Шрифт:
— Какое опасное существование! Как это вас тут не съели еще?
— Мы забирали детенышей во время отсутствия матерей, да иначе и нельзя. Помню, как один раз мы уложили в мешок трех маленьких черных пантер, так недель около двух, и вдруг услышали, что мать самым нежным ворчаньем даст знать о своем возвращении. Детеныши отвечали ей из мешка… Времени терять нельзя было, иначе мы погибли бы. Мы стояли у самого баниана; отец сделал мне знак, — и мы взобрались на дерево. Мы не бросили нашей добычи, но детеныши почуяли мать и принялись мяукать и ворочаться, как чертенята, в мешке; мать услыхала их крики и скоро заметили нас, несмотря на то, что нас трудно было рассмотреть среди густой листвы. Она прыгнула к дереву. Мы взобрались на ветки повыше; она за нами и пропасть бы мне, не успей отец мой с необыкновенной ловкостью отрубить ей одну из передних лап. Она свалилась сначала с дерева, но у нее хватило силы взобраться опять назад. Подвигалась она, однако, очень медленно и отец отрубил ей вторую лапу. На этот раз у нее не хватило сил лезть наверх, но она стояла на задних лапах, прислонившись к дереву, где были ее малютки и сердито ворчала. Мы вынуждены были подождать несколько часов, пока потеря крови не сделала ее безвредной, но она по-прежнему упорно держалась у дерева, с которого мы спустились по одной из нижних веток, не смея спуститься по стволу. Когда она увидела, что мы бежим от нее, она собрала последние силы и бросилась за нами, несмотря на искалеченные лапы. Но на полдороге к нам она упала, и отец ударом топора по голове кончил ее страдания.
— У вас не было ружья?
— Ни один туземец в то время не мог иметь ружья на Цейлоне.
— Как же вы охотились на взрослых?
— Мы рыли ямы в местах, куда ходит много этих животных, и покрывали их ветками, а потом, когда они попадали туда, мы убивали их копьями. Здесь в джунглях найдется тысяча таких ям, вырытых отцом и мною за эти двадцать лет.
— Вы с ним только одни занимались этим ремеслом на Цейлоне? — спросил Барнет, в высшей степени заинтересованный этим разговором.
— Да, одни и нас поэтому прозвали раджами джунглей. Почти все сингалезцы держат у себя поля, живут там и обрабатывают их. Земля плодородная, и они живут счастливо в полном изобилии. Такая жизнь не делает человека мужественным и ни один из них не посмеет провести даже одной ночи в этих джунглях, которые они прозвали Долиной Трупов, хотя никто из них не подверг себя здесь смерти и тут немного найдется останков человеческих… Отец мой умер уже, оставив нам с братом небольшое состояньице, и я бросил свое ремесло, которым опасно заниматься одному, а младший брат мой не в силах вынести утомлений и опасностей такой жизни.
— Не во время ли избиения в Гоурвар-Сити погиб твой отец?
— Да, — отвечал индус и глаза его сверкнули мрачной ненавистью, — он хотел кончить свои дни в родном городе и нашел там гнусный конец, ибо что может быть подлее, как убить старика семидесяти лет? Ни один из родных его не участвовал в восстании, и я примкнул к нему только после этого гнусного дела… ничто не может извинить такого преступления. Есть два человека на свете, которых я поклялся убить; это майор Кемпуэлл, старший комендант Гоурвара, и капитан Максуэлл, который командовал этим ужасным избиением. Не приезжай Сердар на Цейлон, где ему нужны были мои услуги, я был бы в эту минуту среди индусов, осаждающих крепость, чтобы сдержать свою клятву, и брат был бы со мной. Как только мы ступим на Большую Землю, я сейчас же поспешу туда; Сердар обещал мне замолвить за меня слово Нана-Сагибу, чтобы двух этих людей выдали мне.
— Разделим между собой, — живо перебил его Барнет, — Максуэлла отдай мне; у нас с ним старые счеты и я хочу предложить ему хорошую дуэль по-американски: карабин в руке, револьвер и охотничий нож у пояса, — и и вперед!
— Нет! С такими людьми не может быть дуэли, — сказал Рама с мрачным видом, — только медленной смертью среди ужасных мучений могут они искупить свои преступления.
— Постой! постой, Рама! — отвечал запальчиво Боб, — мои счеты с ним старше твоих и начались они за два года до восстания, когда негодяй этот выгнал меня из моего дворца в Ауди, а потому преимущество на моей стороне; впрочем, ты можешь быть уверен, что я не пощажу его, и если случайно, что по-моему невозможно, он убьет меня, ну! У меня останется утешение, что ты отомстишь за меня… Согласен, не правда ли? Мне Максуэлла?
В эту минуту послышался голос Сердара, звавшего Раму, что избавило последнего от ответа на затруднительный вопрос генерала.
Ауджали бросился вдруг вперед и исчез за скалой.
— Мы пришли, не так ли? — спросил Сердар охотника за пантерами. — Это, кажется, тот самый грот, о котором ты говорил и откуда друг наш Боб еле выбрался.
— Это он, я узнаю его, — воскликнул генерал.
— Мне кажется, Сагиб, — отвечал Рама, — мы можем там поселиться на все время, какое ты найдешь нужным. Если я не ошибаюсь, шакалы вычистили все наше помещение.
Предположения охотника осуществились во всех отношениях; в гроте не осталось ни малейших следов носорога. Животные стащили в кусты все до последней косточки, до рога включительно; там оставались только следы вчерашней битвы на почве, глубоко взрытой ногами двух колоссов. Ауджали был видимо поражен исчезновением своего врага и глухо ворчал, поглядывая на джунгли и как бы воображая, что то вернется назад и снова начнет битву.
Сердар решил отдохнуть в гроте до следующего утра с тем, чтобы рано на рассвете обсудить дальнейший образ действий; он просил каждого из своих спутников обдумать хорошенько за эти несколько часов, как лучше поступить по его мнению, чтобы терять как можно меньше времени на бесполезные споры.
Ауджали приказано было лечь поперек отверстия грота и оберегать сон своих товарищей, чтобы никому не нужно было ввиду того, что все устали, дежурить по очереди. Одного присутствия слона было достаточно, чтобы держать хищников на далеком расстоянии. Сделав все эти распоряжения, Сердар собрал охапку сухих листьев, положил их в углу и улегся на них. В течение целой недели с тех пор, как он прибыл на остров, энергичный человек этот не спал ни одного часа и, если держался на ногах, то лишь благодаря железной силе воли.
Нариндра и Сами тотчас же последовали его примеру, так как оба эти индуса разделяли с ним все его заботы; спустя несколько минут они уснули, что слышно было по их ровному и спокойному дыханию.
У Барнета были свои собственные идеи относительно гигиены; он был убежден, что не следует ложиться спать с пустым желудком, а потому развел костер из сухого дерева и начал ту же операцию, что и накануне, причем ему помогал Рама, поддавшийся на его увещевание. На этот раз уток на примитивном вертеле заменил молодой олень, и оба лакомки признались друг другу, что это еще лучше; утки отдают иногда болотом, что не всем может прийтись по вкусу, — прибавил Боб, утешая себя.
Какую странную ночь проводили авантюристы в джунглях под двойной защитой скал и честного Ауджали! Едва успело зайти солнце, как со всех сторон мрачной долины поднялся странный и дикий концерт: тявканье шакалов, ворчанье ягуаров и пантер, жалобные крики крокодилов, могучие перекликания диких слонов друг с другом до самого утра раздавались иногда в нескольких шагах от спящих, которые бессознательно воспринимали во сне эти звуки и им снились фантастические битвы, в которых сипаи и шпионы смешались в страшной сумятице со всеми дикими зверями в мире.
Всякий раз, когда крики эти раздавались поблизости от грота, слон ворчал глухо, не оставляя, однако, доверенного ему хозяином поста. Незадолго до восхода луны он начал выказывать все признаки сильнейшего гнева; молодой Сами, который только что проснулся, встал тихонько и подошел к нему, чтобы успокоить его. Ему показалось тогда, что между скалами впереди грота проскользнула какая-то тень, точно очертания человеческой фигуры, которая удалялась ползком и он хотел было сообщить об этом Нариндре, но видение это так быстро промелькнуло мимо него, что он подумал, будто ошибся и решил молчать, опасаясь, что его осмеют… он стоял так целый час, стараясь взором проникнуть сквозь густую тьму, которая набрасывала непроницаемый покров на все предметы, и прислушиваясь к каждому шуму, доходившему извне… Но ему ничего не удалось ни видеть, ни слышать, что подтвердило бы его видение, и он занял прежнее место рядом с махратом.