В трущобах Индии

Жаколио Луи

Продолжая идти к месту казни, Сердар всматривался в лица и заметил, что большинство смотрят на него с ободряющим видом, а между тем никто не двигается с места, и он начинал уже спрашивать себя, не парализованы ли намерения его друзей воинствующей обстановкой, устроенной по распоряжению губернатора. Напрасно присматривался он к расстоянию, отделяющему его от эшафота, он все же не понимал, почему спасители его медлят и ждут, пока пленники приблизятся к экспланаде, уставленной двумя батальонами сипаев.

По мере того, как уменьшалось расстояние, тревога

все больше и больше сжимала его сердце, лицо покрывалось каплями холодного пота, нервы как бы начинали судорожно подергиваться и ему приходилось употреблять всю силу своей энергии, чтобы идти спокойно… В мужестве его не могло быть никакого сомнения, но он не хотел умирать теперь… Погибни он во время бесчисленных стычек с англичанами, это было бы естественным явлением войны… и затем… вот уже двадцать лет, как завеса прошлого скрыла его воспоминания, но теперь… не лежит ли на нем обязанность великого долга?.. Переживет ли Диана смерть своих детей? Невинен этот человек или виновен, не должен ли он его спасти? Не налагает ли на него эту законную обязанность прошлое?.. И железный человек этот, который во всякое другое время шел бы на казнь, как на последний подвиг, видя теперь свою беспомощность, чувствовал, что ноги его дрожат, а глаза заволакиваются слезами, тогда как Барнет, продолжая курить сигару, посылал в лицо сипаям, пораженным его дерзким видом, душистые клубы дыма коренгийской сигары.

Нариндра был фаталист, «что должно случиться, то случится»; он даже не упрекал себя в том, что неосторожное преследование его было причиной гибели его друзей: это было написано в книге судеб и судьба его исполнялась, а потому он никого не обвинял и не позировал перед смертью, как Барнет.

Еще несколько шагов и железный круг, образованный штыками сипаев, должен был сомкнуться за пленниками, когда тот же голос снова шепнул на ухо Сердару:

— Пусть Сердар предупредит своих друзей! Прыгайте на слона и бегите к горе!

Сердар бросил взгляд кругом себя… ни одного малабара не было вблизи него, который мог бы это сказать ему. Неужели кто-нибудь из сипаев был подкуплен? Но он не останавливался долго на этой мысли и поспешно повторил Бобу по-французски только что сказанные ему слова, уверенный, что никто из присутствующих не поймет его.

Это сообщение произвело страшное впечатление на янки… лицо его побагровело от внезапного прилива крови к мозгу и в течение нескольких секунд можно было подумать, что с ним случится апоплексический удар.

— Спокойствие и хладнокровие! — сказал ему Сердар.

Оставалось всего несколько шагов до того места, где стоял слон, мимо которого должны были непременно пройти пленники, когда тот, как по внезапному капризу, стал на дыбы, брыкнул ногами и двинулся назад, а затем, поравнявшись с пленниками, упал вдруг на колени. Пленникам ничего больше не оставалось, как прыгнуть в хаудах, и чтобы облегчить им эту операцию, толпа малабаров, густо сплотившаяся в этом месте, хлынула влево, испуская громкие крики, как бы испуганная слоном, и увлекая за собой пикет сипаев в противоположную сторону от пленников.

— Вперед, Индия и Франция! Ко мне, Нариндра! — крикнул Сердар тем же громовым голосом, каким он призывал к битве, и одним прыжком очутился в хаудахе, куда за ним тотчас же последовали Барнет и Нариндра.

— Ложитесь! Ложитесь! — крикнул им корнак, голос которого они сразу узнали.

Это был Рама-Модели, так же великолепно переодетый, как и великолепный слон Ауджали, темную кожу которого смазали сначала соком мангов, служившим, так сказать, первоначальным грунтом для дальнейшей окраски с помощью извести.

Следуя словам корнака, все трое бросились на дно хаудаха. Ауджали не надо было подзадоривать, он сам пустился галопом по направлению к горе. И странная вещь! Толпа, как бы заранее кем-то предупрежденная, расступалась на всем пути, стараясь не мешать его движению.

Все это случилось так просто и с такой быстротой, что сипаи, оглушенные криками толпы и пробовавшие проложить себе путь сквозь напиравшие на них человеческие волны, не заметили исчезновения пленников. Они не могли видеть их, потому что те успели лечь на дно хаудаха прежде, чем поднялся слон.

Всем, кто не был предупрежден или не был близким свидетелем этой сцены, казалось, что слон бежит к горе по приказанию своего корнака. Вот почему малабары, народ вообще веселого и смешливого нрава, не могли удержаться от взрывов громкого хохота, когда услышали приказание английского офицера, командовавшего взводом сипаев, вести пленников на экспланаду.

Зато с террасы губернатора видели подробно все фазы замечательного приключения и можно поэтому представить себе гнев губернатора и волнение окружавшего его официального мира.

Под влиянием первого впечатления губернатор хотел дать немедленное приказание в Королевский форт стрелять в толпу, участвовавшую в этом смелом побеге, но тут же понял, что такое времяпрепровождение могут позволить себе только немногие властители в мире. Желая, однако, чем-нибудь вознаградить себя, он бросился в свой кабинет, где у него был телеграфный аппарат, соединенный с аппаратом Королевского форта, и отдал приказание стрелять без передышки по слону, который, благодаря особенному расположению горы, представлял в течение получаса прекрасную мишень для пушечных выстрелов.

Единственная лощина, как мы уже видели, прорезанная небольшими плато на известном расстоянии друг от друга, давала возможность подняться по отвесному почти склону Соманта-Кунта, — и теперь, когда о присутствии их на Цейлоне должны были, разумеется, дать знать по всем областям острова и разослать вооруженные отряды по всем его направлениям, в распоряжении беглецов оставалось только одно: бежать поспешно в джунгли Аноудхарапура, где Боб едва не погиб при встрече своей с носорогом.

Спустя несколько минут после отданного губернатором приказания крепостная пушка загремела с остервенением, покрывая пулями склоны горы, так как расстояние до нее было слишком велико, чтобы картечь попадала в цель.