В тупике [= Смеющийся полицейский] (журнальный вариант)
Шрифт:
– Там, где его никто не найдет.
– Как вы относились к Нильсу Эрику Ёранссону? – спросил Рённ.
– Ниссе был хороший парень. Я был для него как отец.
– А все-таки убили его.
– Он угрожал моему существованию. Существованию моей семьи. Всему, ради чего я жил. Всему, что у меня было. Не было иного выхода. Но я умертвил его быстро и безболезненно. Не мучил так, как вы меня мучите.
– А Ниссе знал, что это вы убили Тересу? – спросил Рённ.
– Догадывался, – молвил Форсберг. – Ниссе был неглупый парень. И добрый товарищ. Я дал
– Навсегда?
– Да. От него все это время не было никаких вестей. Вплоть до этой осени. А осенью он позвонил и сказал, что кто-то наблюдает за ним днем и ночью. Он был напуган и без денег. Деньги он получил. Я пробовал уговорить его, чтобы он выехал за границу.
– А он не согласился?
– Нет. Он уже слишком опустился морально. И был напуган до смерти. Боялся, что, когда он выедет, на него падет подозрение.
– Поэтому вы его убили?
– Я вынужден был его убить. Ситуация не оставила мне выбора. Он бы разрушил мою жизнь. Будущее моих детей. Решительно все. Он не хотел этого, но был слабый, напуганный, на него нельзя было положиться. Я знал, что рано или поздно он придет ко мне искать защиты. И этим меня погубит. Или же его схватит полиция и заставит все рассказать. Он был наркоман, слабый, ненадежный человек. Полиция мучила бы его, пока он не сказал бы все, что знал.
– Полиция не имеет привычки мучить людей, – сказал Рённ.
Форсберг впервые повернул голову в его сторону. Руки и ноги у него были связаны ремнями. Он посмотрел на Рённа и сказал:
– А как назвать то, что вы делаете со мной?
Рённ опустил глаза.
– Где вы сели в автобус? – спросил Гюнвальд Ларссон.
– На Кларабергсгатан. Перед универмагом Олена.
– Как вы добрались до Стокгольма?
– Машиной. Я ее оставил около конторы.
– Откуда вы знали, в каком автобусе будет ехать Ёранссон?
– Он позвонил мне, и я с ним договорился.
– Иными словами, вы ему сказали, как он должен поступить, чтобы его убили? – спросил Гюнвальд Ларссон.
– Как вы не понимаете, что я не имел выбора? Кроме того, я сделал это гуманно, он ничего не понял и не заметил.
– Гуманно? Какая же это гуманность?
– Вы не можете оставить меня в покое?
– Еще нет. Прежде расскажите про автобус.
– Хорошо. А тогда вы оставите меня? Обещаете?
Рённ посмотрел на Гюнвальда Ларссона и сказал:
– Да, обещаем.
– Ниссе позвонил мне в контору в понедельник утром. Он был в отчаянии, заявил, что преследователь не спускает с него глаз. Я понял, что долго он не выдержит. Я знал, что вечером жены и служанки не будет дома. И погода была такая, как надо. Дети ложатся спать рано, так вот я…
– Что вы?
– Я сказал Ниссе, что хочу сам посмотреть на его преследователя, сказал, чтоб он заманил его в Юргорден, подождал там двухэтажный автобус, сел в него в десять часов и проехал до конечной остановки. За четверть часа перед выездом он должен был позвонить мне в контору. Я выехал из дому в девять,
– Вы присмотрели это место заранее?
– Я ездил тем маршрутом днем. И рассчитывал, что до конечной остановки будет ехать всего несколько пассажиров. Конечно, было бы лучше, чтобы в автобусе остались только Ниссе, его преследователь, водитель и еще кто-нибудь.
– Кто-нибудь еще? – сказал Гюнвальд Ларссон. – А кто именно?
– Все равно кто. Для видимости.
Рённ посмотрел на Гюнвальда Ларссона и покачал головой. Потом повернулся к Форсбергу и спросил:
– А что вы чувствовали?
– Всегда тяжело на что-то решаться. Но у меня такая натура, что когда я что-то надумаю сделать, то…
– Следовательно, вы заранее решили убить Ёранссона и следователя Стенстрёма, не так ли? – спросил Гюнвальд Ларссон.
– Так.
– А откуда вы знали, что Стенстрём полицейский?
– Я за ним давно наблюдал. Незаметно для Ниссе.
– Как вы узнали, что он работает по собственному почину?
– Его никто не сменял. И я сделал вывод, что он работает один. Для карьеры.
Гюнвальд Ларссон минуту помолчал.
– Вы сказали Ёранссону, чтобы он не брал никаких документов? – наконец спросил он.
– Да, еще когда он звонил мне первый раз, я велел ему не брать никаких документов.
– Как вы научились открывать двери автобуса?
– Я наблюдал, как это делает водитель.
– Где именно вы сидели в автобусе? Внизу или наверху?
– Наверху. Там больше никого не было.
– А потом вы сошли по лестнице с автоматом?
– Да. Я спрятал его под плащом, чтобы Ниссе и те, кто сидел сзади, ничего не заметили. А все-таки один пассажир поднялся. К этому надо было быть готовым.
– А если бы автомат отказал? Насколько я помню, эти старые хлопушки часто подводили.
– Я был уверен, что он выстрелит. Я знал свое оружие, да и проверил его, когда брал в контору.
– А когда вы его взяли туда?
– За несколько недель перед тем.
– А до этого где держали?
– В чемодане на чердаке. Вместе с другими своими трофеями.
– Как вы покинули место преступления после того, как убили всех пассажиров?
– Я побежал на восток по Норра Сташунсгатан, сел около Хага в такси, забрал от конторы машину и поехал в Стоксунд.
– А до того как сесть в такси, выбросили автомат? – спросил Гюнвальд Ларссон. – Не волнуйтесь, мы его найдем.
Форсберг ничего не сказал.
– Что вы чувствовали? – снова спросил Рённ. – Когда стреляли?
– Я защищал себя, свою семью, свой дом и свое предприятие. Вы когда-нибудь сидели с оружием в руках, зная, что через пятнадцать секунд вам надо броситься в окоп, полный врагов?
– Нет, не сидел, – ответил Рённ.
– Тогда вы ничего не понимаете! – крикнул Форсберг. – И довольно вам болтать! Как такой болван может меня понять!