В тупике
Шрифт:
Путешествия по городу не обогатили его новыми фактами о человеке, который назывался Нильс Эрик Ёранссон.
В субботу вечером Нурдин, доложив в рапорте Мартину Беку о своих мизерных достижениях, начал писать жене в Сундсвал длинное грустное письмо, время от времени виновато поглядывая на Рённа и Колльберга, которые увлеченно стучали на машинках.
Не успел Нурдин дописать, как в комнату зашел Мартин Бек.
— Бессмысленно поручать розыски человека в Стокгольме норландцу, который даже не знает, как попасть на Стуреплан, — сказал он.
Нурдин был обижен, но в глубине души сознавал, что Мартин Бек прав.
— Рённ, узнай ты, где бывал Ёранссон, с кем он встречался и что делал, — сказал Мартин Бек. — Попробуй также найти того Бьёрка, у которого он жил.
— Хорошо, — ответил Рённ.
Он составлял список всех возможных значений последних слов Шверина. Первым он написал: «День рока, ай». И последним: «Дно реки, ай».
Каждый тянул свою ниточку в следствии.
В понедельник Мартин Бек встал в половине седьмого после почти бессонной ночи. Он чувствовал себя плохо, и от чашки шоколада, которую приготовила дочь, ему не стало лучше. Жена еще крепко спала, и это ее свойство, наверное, унаследовал сын, которому каждый раз трудно было рано вставать. Но Ингрид просыпалась в половине седьмого и закрывала за собой входную дверь в четверть восьмого. Инга часто говорила, что по ней можно проверять часы.
— О чем ты сейчас думаешь, папа? — спросила дочь.
— Ни о чем, — машинально ответил он.
— Я с весны не видела, чтоб ты когда-нибудь смеялся.
Мартин Бек посмотрел на нее и попробовал усмехнуться. Ингрид была хорошая девушка. Но это же не причина для смеха. Она поднялась и пошла за своими книжками. Когда Мартин Бек надел пальто и шляпу, она уже ожидала его, держась за ручку двери. Он взял у нее кожаный портфель, старый, вытертый, облепленный разноцветными наклейками.
— В сочельник ты будешь смеяться, — сказала Ингрид, — когда получишь от меня подарок. Они попрощались.
На столе в Доме полиции его ожидал рапорт последних проверок.
— Как там с алиби Туре Ассарссона? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Принадлежит к самым неуязвимым в истории криминалистики, — ответил Мартин Бек. — Ибо он как раз в то время произносил речь перед двадцатью пятью лицами.
— Н-да, — мрачно молвил Гюнвальд Ларссон.
— А кроме того, извини меня, предположение, что Эста Ассарссон не заметил бы собственного брата, который садился в автобус с автоматом под плащом, кажется не совсем логичным.
— Что касается плаща, — сказал Гюнвальд Ларссон, — то он мог быть довольно широким, если убийца смог спрятать под ним оружие, которым отправил на тот свет девять человек.
— В этом ты прав, — согласился Мартин Бек.
— Факты сами говорят, что я прав.
— И в этом твое счастье, — сказал Мартин Бек. — Если бы позавчера вечером ты ошибся, нам бы теперь было не до шуток. Но ты когда-нибудь все-таки попадешь в переплет, Гюнвальд, — прибавил он.
— Не думаю, — ответил Гюнвальд Ларссон и вышел из комнаты.
В дверях он столкнулся с Колльбергом, который быстро отступил в сторону и, смерив взглядом широкую спину Ларссона, спросил:
— Что тут с живым тараном? Скис?
Мартин Бек кивнул. Колльберг подошел к окну и выглянул на улицу.
— Ну его к черту, — сказал он.
— Оса продолжает жить у вас?
— Да, — ответил Колльберг. — Но не говори, что я завел у себя гарем.
Колльберг немного помолчал, потом сказал:
— Из Осы больше ничего невозможно вытянуть.
— Ну, зато мы знаем, каким делом занимался Стенстрём, — сказал Мартин Бек.
Колльберг удивленно посмотрел на него:
— Как это — знаем?
— А так. Убийством Тересы. Ясно как божий день.
— Убийством Тересы?
— Да. Тебе такое не приходило на ум?
— Нет, — ответил Колльберг. — Не приходило, хотя я пересмотрел все нераскрытые дела за последние девять лет. Почему же ты ничего не говорил? Видно, не все можно передать с помощью телепатии.
— Не все, — молвил Мартин Бек. — А кроме того, убийство Тересы случилось шестнадцать лет назад. Следствие проводила городская полиция.
— Так ты уже просмотрел протоколы?
— Только бегло. Там более тысячи страниц. Все документы лежат в Вестберге. Может, поедем туда?
— Обязательно.
В машине Мартин Бек сказал:
— Ты, наверное, догадываешься, почему Стенстрём взялся за это дело?
Колльберг кивнул:
— Наверное, потому что оно было самое трудное из всех.
— Вот именно. Самое безнадежное из всех безнадежных. Он хотел показать, на что он способен.
— И дал себя застрелить, — молвил Колльберг. — Так глупо, черт возьми. И какая связь?
Мартин Бек не ответил. Они молчали до тех пор, пока не доехали до Вестберга, поставили машину перед полицейским участком и вышли на мокрый снег. Затем Колльберг сказал:
— Можно ли распутать дело Тересы? Теперь, через столько лет?
— Трудно это представить, — ответил Мартин Бек.
Колльберг тяжело вздыхал и отупело машинально переворачивал вороха сшитых вместе рапортов.
— Необходима неделя, чтобы все это пересмотреть, — сказал он.
— По меньшей мере. А фактические данные ты знаешь?
— Нет. Даже в самых общих чертах.
— Ну так слушай.
Мартин Бек, листая бумаги, начал рассказывать:
— Утром десятого июня тысяча девятьсот пятьдесят первого года один человек, разыскивая своего кота в кустах на Стадсхагсвеген, набрел на убитую женщину. Она была раздета и лежала ничком, с вытянутыми вдоль тела руками. Судебная экспертиза установила, что ее задушили и что она была мертва уже около пяти суток. Тело хорошо сохранилось: наверное, лежало в морозильнике. Обследование места преступления показало, что оно могло там пролежать самое большее двенадцать часов. Потом это подтвердил еще один свидетель, который в предыдущий вечер проходил мимо тех кустов и не мог не заметить убитой. Были найдены нитки и волокна ткани, которые свидетельствовали, что тело привезено туда завернутым в серое одеяло. Таким образом, стало ясно, что женщина была убита в другом месте. Никаких следов преступника — отпечатков ног или еще чего-либо — не выявлено.