В тылу врага
Шрифт:
Агент не понимал по-немецки. Он взглядом следил за лицами собравшихся. Вашкевич объяснил ему, в чём дело. Шпика охватил ужас, он упал на колени:
— Господа, помилуйте, жена, дети, люди увидят меня…
Закончить агент не успел. Шарфюрер Вашкевич схватил его за воротник и выволок в коридор, приказав заткнуть глотку.
Через десять минут перед зданием гестапо остановилось две машины с жандармами. Вашкевич втащил в одну из них насмерть перепуганного агента, который что-то бормотал о брошенной телеге и лошади. Жандармы, думая, что имеют дело с арестованным, угостили его для первого знакомства ударами прикладов, приказали сесть на пол машины и молчать. Легковой автомобиль
В это время выезжали из Сувалок и другие группы, направляясь в сторону Сейн, Пуньска и других посёлков. Вся служба безопасности и полиция, находившаяся в распоряжении шефа сувалкского гестапо, были поставлены на ноги. Перекрывались шоссе и полевые дороги, лесные просеки и броды на реках. Невидимые щупальца охватывали территорию района. Тихо гудящие телефонные провода несли новые приказы и распоряжения шефа гестапо.
Во дворе дома на улице Ноневича стояла одинокая забытая крестьянская подвода, а около неё с опущенной, мордой худая лошадёнка.
5
Душная июньская ночь не позволяла передвигаться быстрее. Впереди шёл партизанский дозор, выставив по бокам походное охранение, сзади — советские парашютисты. Подошли к опушке леса. Невдалеке находилась Нова Весь. Командир дозора объявил короткий привал для перекура, а сам с двумя партизанами отправился на разведку.
Командир вернулся из деревни чуть ли не бегом. Его обступили со всех сторон. Он рассказал о том, что ему удалось узнать: с вечера жандармы обшарили все постройки на хуторе, только что через деревню проследовала колонна автомашин, и вообще у немцев заметно какое— то необычное оживление. Все сошлись на том, что немцы, по-видимому, узнали о сброшенной в их тыл десантной группе и приступили к поискам парашютистов.
Лейтенант Василь, Саша и командир дозора, расположившись под кустом, водили фонариками по разложенной на земле карте, пытаясь найти наиболее безопасную дорогу в пущу. Они пришли к выводу, что немцы наверняка охватили этой операцией весь повят. Командир партизанского отряда прекрасно знал этот район и показывал парашютистам маршрут. Было решено попытаться проскочить между деревнями Петровизна и Высока Гура, а затем пройти холмами возле деревни Еглинец и оврагами у Красив, выйти около Александрова на шоссе Сувалки — Сейны и болотами возле Гремздув Польских пробраться в пущу.
Держа оружие наготове, они снова углубились в лес. Рассвет был уже близок, а пройти предстояло немало. Связные, которых по пути встречал командир дозора, рассказывали об одном и том же: повсюду немцы. Разведчики чувствовали, что над группой нависла смертельная опасность, что рядом с ними — притаившийся враг. Шли быстро. Лишь бы успеть пересечь шоссе Сувалки — Сейны. А там уже рукой подать до спасительного бора. Пока им везло — они не наскочили ни на одну из засад.
Шоссе миновали благополучно. До пущи оставалось ещё двенадцать километров. Они смертельно устали, но на отдых не было времени. Шли всё дальше и дальше. В лес должны были войти возле деревни Бяла Жечка. Только там можно было передохнуть. На рассвете добрались до безопасного места.
Перед ними лежала лесная дорога, ведущая из деревни Бяла Жечка в бор. Шедшие в охранении трое партизан раздвинули кусты и окинули взглядом дорогу. Она казалась пустынной. Начали переходить на другую сторону.
Вдруг справа раздались выстрелы. Это явилось для партизан полной неожиданностью, и они, хоть и привыкли к засадам, на миг остолбенели. Двое бросились назад, один остался лежать на дороге. Кусты на её противоположной стороне ожили. Загрохотали автоматы, на дорогу полетели гранаты. Обстановка требовала молниеносных действий. Немцы могли оттеснить партизан и десантников в поле и там уничтожить. Спасение лишь в одном — пробиться через дорогу в глубь бора.
Василь и командир дозора решили атаковать немцев на каком-то одном участке и прорваться через засаду. Отдали необходимые распоряжения. Василь выхватил из рук своего разведчика ручной пулемёт; рядом с ним лежали командир польского отряда, тоже с ручным пулемётом, и трое партизан. Немцы беспорядочно стреляли по кустам. Разведчики вскочили и бегом бросились к дороге. Надо было забрать раненого.
— Ура! Вперёд! — раздались в лесу возгласы на русском и польском языках. Дорогу преодолевали перебежками, ведя на ходу огонь. Пули срезали листву кустов, где прятались жандармы. Слышны были обрывистые слова немецких команд. Огонь не затихал. Василь залёг за развесистой елью и длинными очередями вёл огонь по кустам.
Почти все проскочили уже на другую сторону дороги, успели забрать и раненого. Ждали трёх оставшихся бойцов. Немцы наступали слева и справа. Один из партизан, перебегая через дорогу, вдруг упал, но Саша успел схватить его за пояс и втащить в кусты. Понадобилось всего несколько секунд, чтобы сориентироваться в обстановке. Немецкая цепь была довольно редкой. Увидев, что партизанам удаётся проскочить сквозь неё, жандармы пытались теснее сомкнуть полукруг. Однако густой покров леса благоприятствовал беглецам. Они всё дальше и дальше углублялись в пущу. Четверо несли раненых, а остальные огнём и гранатами задерживали немцев. Позади ещё некоторое время доносились одиночные выстрелы.
Надо было помочь раненым. С них сняли верхнюю одежду. Ольга вынула из рюкзака полевую аптечку. У одного на правой стороне груди виднелась сквозная рана. Быстро перевязав её, удалось остановить кровотечение. Рана оказалась не особенно опасной. У другого были прострелены обе ноги, шея и живот. Он был ещё очень молод. Никто не знал его фамилии. Парня звали просто Васильком, — возможно, из-за больших голубых, словно васильки, глаз, украшавших его юношеское лицо. Каждую минуту он открывал глаза, и его отсутствующий взгляд скользил по лицам стоящих рядом людей. Он хотел что-то сказать. Изо рта вытекла струйка пенившейся крови. Боль исказила лицо. Слабеющей рукой он показал на карман гимнастёрки. Там в газетной бумаге лежало письмо от матери и фотография женщины в старомодной одежде с надписью на обороте: «Сыну». Дата и подпись стёрлись от дождя или пота.
Мальчик умирал. Василь подложил ему под голову свой рюкзак. Командир дозора держал его руку. Стоявшие вокруг вооружённые люди, ещё разгорячённые недавним боем, перестрелкой, прорывом вражеской цепи, сняли фуражки и молча смотрели, как уходил из жизни один из их товарищей. Большие, василькового цвета, глаза его так и остались открытыми. С него сняли ремень с пистолетом, отстегнули гранаты. Василь достал своё одеяло, на него положили тело и молча пошли в глубь леса. Спустя некоторое время деревья начали редеть. На небольшой поляне росла старая берёза. Белизной своей коры и ярко-зелёной листвой она чётко выделялась на фоне елей. Могилу под ней копали по очереди. Земля была рыхлой. Проснувшееся солнце золотило верхушки деревьев, а птицы немилосердно галдели. День вставал погожий, полный летнего очарования, но этой красоты никто не замечал. В сложенные на груди руки убитого командир вложил фотографию его матери. Тело завернули в одеяло. Могила была неглубокой. Бросали по горсти земли и отходили в сторону. Под одинокой берёзой остался холмик свежей земли и над ним — две связанные крест-накрест ветки с висящей на них конфедераткой.