В вечном долгу

Акулов Иван Иванович

— И все-таки неправда, Сергей Лукич. Да дай нам бог побольше таких агрономов, как Мостовой. Скажу вам, мы вызов сделали ему через ЦК. Если бы о нем плохо отзывались люди, разве бы стал райком ходатайствовать за него? Что вы, Сергей Лукич.

— Да плюет он на ваш колхоз, — с раздражением и упрямством сказал Сергей, обиженный за своего отца.

— Кое-кто и плюет, а Мостовой, голову заложу, приедет. У Мостового, Сергей Лукич, талант от земли. Понимаете? Судьба такая. Мы ждем его со дня на день.

Трошин еще что-то говорил о Мостовом, но Сергей уже не слушал его, занятый вдруг остро обидевшими

его мыслями о том, что в Дядлове, оказывается, ждут не его, ученого агронома Лузанова, а ждут Мостового. Сергей еще сегодня подумывал: земляки, узнав о его приезде, обязательно придут к нему с просьбой остаться на работу в Дядлове: в родном колхозе нет агронома, он, конечно, поблагодарил бы за приглашение, но не остался, — не для того кончают институт, чтобы коптеть в колхозе, — и все-таки было бы приятно выслушать просительные слова земляков.

У конторских ворот, украшенных резным деревянным кружевом, отбитым во многих местах, стоял сильно потрепанный «газик». Возле него с ветошью в руках ходил шофер, молоденький парень, в армейской телогрейке, застегнутой только на одну нижнюю петлю, и форменной фуражке артиллериста. Был он невысок, но строен и, когда к нему обратился председатель, по въедливой армейской замашке вытянулся и бросил руки по швам.

— Есть отвезти и привезти.

Машину он вел легко, с удалой небрежностью крутил баранку одной рукой. Фуражка у него кое-как держалась на затылке. «Твой соперник, — с издевкой сказал Сергей сам себе. — Для Клавки — свет в окошке. А Лина, наверно, сказала бы, увидев этот глупый шоферский нос: первый парень по деревне, а в деревне один дом. И это мой соперник», — опять грустно подумал Сергей и, чтобы отвлечься от своих ревнивых мыслей, хотел о чем-нибудь поговорить с газетчиком-соседом, но тот уютно дремал, завалившись плечом в угол машины.

Большой двор МТС был чисто выметен, а снег откидан к заборам. Низкое вечернее солнце обливало красноватым лучом затяжелевший снежный намет у рубленой стены амбара и вспыхивало огненно на жестяной окантовке фанерной лопаты, черенком воткнутой в снег. Под навесом амбара на стылой пыльной земле топтались мужики, человек шесть. Среди них Лузанов сразу узнал приземистого и круглого Ивана Колотовкина, жившего сейчас, в период зимнего ремонта машин, в общежитии при МТС. Они поздоровались.

— Ты чего? — спросил Колотовкин.

— К директору.

— Пойдем провожу. Он только что приехал.

Директор Клюшников — грузный, широкий в кости мужчина — встретил Лузанова как давно знакомого, усадил его на диван, сам сел рядом.

— Начнем сразу, Сергей Лукич. Полмесяца назад, надо думать, мы отправили на пенсию нашего главного агронома, и теперь крайне нужна замена. Весна у ворот. Верхорубов посоветовал нам вашу кандидатуру. И что ж, я ничего. Не против. Человек вы молодой, грамотный, деревню знаете. Опыта нет? Есть энергия, Сергей Лукич, а она подороже опыта. Партия учит, чтобы мы смелее выдвигали молодежь, — целиком и полностью согласен с этим.

— Я подумаю, Михаил Антонович, — сдерживая радостную дрожь в голосе, сказал Сергей. «Бог мой. Бог мой», — ликовал он, а Клюшников говорил:

— Подумать надо. Это верно. Подумай, но недолго. Завтра к обеду дашь нам окончательный ответ, я со своей стороны — советую. Квартира тут тебе есть,

две комнаты, солнечная — любую невесту не стыдно ввести. Ведь ты не женат? Давай, Сергей Лукич, поезжай, а завтра мы ждем тебя с ответом.

На обратную дорогу Сергей сел рядом с шофером и со снисходительной улыбкой сказал ему:

— Давай, милок, ближе к дому.

Потом Сергей рассеянно глядел на дорогу, и ему не терпелось скорее рассказать кому-нибудь о своей радости. В жизни его совершилось неожиданное и счастливое событие. Шутка ли, он, Сережка Лузанов, — главный агроном МТС. Иногда он посматривал на шофера — поговорить с ним, что ли, но вздернутый нос на простоватеньком лице парня вызывал у него снисходительную усмешку.

За городом шофер остановил машину, закурил и, включая скорость, между делом по-свойски поинтересовался:

— Получил направление?

Сергей ответил не сразу, будто занят был важным размышлением.

— Да, милок.

— Не к нам ли, в Дядлово?

— Ученый агроном для колхоза — жирновато, милок. В МТС буду работать, главным.

Шофер подавленно умолк. Сергей был доволен! И странно — он удивился даже сам, — что в эту счастливую минуту ему вспомнилась вдруг не Клава, а Лина. «Интересно этот Клюшников сказал: «Квартира тут тебе, две комнаты, солнечная — любую невесту ввести не стыдно». Любую? А дочь заслуженного агронома, которая жила в особняке из пяти комнат? То-то же. Значит, не любую. Написать бы ей, кто я теперь. Ведь приедет. Отруби голову — приедет». Сергей закрыл глаза и легко и очень ясно представил себе Лину. Она вроде шла по какой-то знакомой улице и, чуть приподняв подбородок, улыбалась уголками губ. От ее легкого платья, маленьких туфель и тонких волос веяло чистотой, легкостью…

За мостом через Кулим Сергей попросил шофера высадить его и пошел пешком. По скользкой тропинке, заплесканной водой, поднялся на горушку и увидел в окнах Клавиного дома огонек. У ворот остановился, сознавая, что лицо у него горит и совершенно глупо от счастья.

С лугов из-за Кулима напористый шел ветерок. Сергей повернулся навстречу ему и постоял, совсем ни о чем не думая, пока не остыли щеки и не защипало верхушки ушей.

Он постучал в дверь сенок раз, другой и третий, громче — никто ему не отозвался, хотя не слышать в доме не могли. Подождал в тревожном недоумении и вдруг увидел, что в окне, выходящем во двор, погас свет. Сергей, озлившись, что никто не выходит, крепко ударил ногой в дверь — хилые доски задребезжали, в сенях с грохотом упало и покатилось ведро, и только тогда из сенок раздался голое Клавы:

— Я не открою, Сережа. Да, не открою — и все.

— Клашенька, я хочу рассказать… Открой же. Открой.

Он сознавал, что Клава стоит в сенях в одном платье и колеблется, впустить его или не впустить, и сказал очень громко и строго:

— Отвори же. Ты только послушай, я теперь…

В сенках хлопнула дверь, и опять занемела глухая тишина. Сергей еще стоял на крыльце, не верил этой тишине, потому что была она слишком неожиданной и неумолимо чужой.

Большая, гордая радость, с которой он шел сюда, разом померкла перед оскорбительным чувством отверженности. «И опять потянутся сплетни, как горклый дым от свалки, — думал он. — Ах, и змея же ты, Клавка. Ну погоди. Погоди».