В военную академию требуется
Шрифт:
— Ведьма, ты покойница, — холодно и с расстановкой произнес он, поняв, что никуда я от него не денусь.
— Ты и вправду не знаешь, как вернуться? — выдохнула заложница в унисон с папочкой.
— Знала бы, не стояла бы тут, как идиотка, — прошипела я.
— А если я подскажу, что делать, возьмешь меня с собой?
— Кардерина, только посмей… — предостерегающе начал демон.
Я отчасти понимала возмущение родителя: где это видано, чтобы жертва помогала своему мучителю? Да еще и не из романтических чувств, а, так сказать, назло. Но демоница
— Чтобы открыть проход обратно, точно представь место, куда надо перенестись. Заложи пентаграмму векторов пространства, пересеченных с осью времени, и влей в узловую точку силу не меньше пятого уровня.
Из всего сказанного я поняла только одно: надо представить место!
И я вообразила. В красках и подробностях. В ощущениях.
Старый пирс. Выбеленные солнцем и просоленные морем доски. Волны, что набегают одна за одной, одна за одной. Море, шепчущееся с прибрежным песком, запах водорослей. Истошный, а вовсе не романтичный крик чаек. Ракушки, что выбросило прибоем. Скалы бухты, проход к которой с суши перекрыт горным хребтом, а с воды — извилистый, как кишки каракатицы, и непредсказуемый. Через такой можно пройти только на шлюпе, да и то лишь хорошо зная путь.
Мою руку прошила дьявольская боль. Казалось, изнутри, из костей, наружу, к коже, вырывается что-то. Прогрызает себе путь огненными челюстями. Я заорала. Пошатнулась вместе с заложницей, которая — гадина! — еще и оттолкнулась пятками, будто пытаясь меня завалить, напрочь наплевав на то, что я могу перерезать ей горло…
И мы действительно рухнули. Лопатками я впечаталась во что-то мокрое и твердое, в ягодицу впилась то ли крупная галька, то ли ракушка. А рядом с виском, на уровне глаз, из песка торчал крупный камень.
Дыра, из которой мы вывалились спиной вперед, схлопнулась прямо перед носом демона. Но мне было не до этого. Отбросив в сторону саблю, которой я чудом не перерезала горло заложнице, я рывком оголила правое плечо. На коже, там, где всю мою жизнь красовалась печать, сейчас происходило нечто дикое: татуировка в виде черного пламени сжигала печать. Она буквально жрала ее с одного бока своими огненными языками. Печать трескалась, сочилась кровью, которая тут же запекалась, а меня раздирала дикая боль. Наконец она накрыла меня с головой, как гигантская волна, смяла, перевернула. И я впервые в своей жизни потеряла сознание.
Сколько пролежала в беспамятстве — сказать тяжело. Когда я очнулась, то первое, что увидела, — рассвет. Получается, что я провалялась тут всю ночь? Оставалось надеяться, что и только, а не целые сутки. А потом взгляд упал на белого кролика. Эта сволочь догрызала саблю! Сидела и нагло хрумкала. Только один эфес и остался. Скрежет стоял знатный, с длинных, острых клыков пушистой гадины аж искры летели, но она продолжала уписывать сталь, как иной заяц — капустный лист.
— Да чтоб тебя! — рыкнула я и, на ощупь найдя камень, метнула в этого проглота.
Кролик отскочил, слегка хромая. Выплюнул изо рта покореженный металл и знакомым голосом заявил:
— И не надо так орать. Мало что меня этой пакостью чуть не прирезала, так еще и сейчас едва булыжником не зашибла.
Осознание приходило медленно, но четко: этот пушистый засран… в смысле кролик — демоница. Та самая, свадебная.
— А что у тебя с лапой? — зачем-то спросила я.
Ну да. Я. Говорю. С кроликом. Точнее — с крольчихой. Веду беседу. Так и захотелось помахать рукой и добавить: «Эйта, ты здесь?» Наверняка дарующая безумие где-то рядом.
— Я же говорю, что ты меня чуть не прирезала. Пришлось рукой за лезвие схватиться, вот и располосовало меня до кости. Так что…
— Ты, сволочь! — Я начала приходить в себя. — Это была сабля из аллурийской стали.
— Новую купишь, — невозмутимо заявил будущий воротник. — К тому же я нервничала…
— Двести золотых! — взревела я.
Крольчиха не впечатлилась. Я же, кое-как встав, подобрала эфес, потом бесцеремонно цапнула белую пакость за уши и, пошатываясь, побрела прочь с пляжа.
Крольчиха висела, поджав под себя лапы и ошалело таращась по сторонам красными глазами.
Я шла молча. Шерстяной комок нервничал. Сначала просто шевелил усами, а потом задергал поджатыми задними лапами.
— Слушай, а почему ты в свой нормальный облик не превращаешься? Ну, в рогатый? — решила уточнить я.
— Я еще не достигла совершеннолетия, — буркнула крольчиха. — И в мире людей не могу появляться в своем истинном виде… А почему спрашиваешь? — заподозрив неладное, забеспокоилась она.
— Точно не превратишься в демоницу?
— Точно!
— Отлично…
Вообще-то я должна была доставить саблю заказчику еще ночью. Но тут случился патруль и склады. Ну подумаешь, на пару ударов колокола позже приволоку заказ.
До постоялого двора, что стоял у южных ворот, я добралась быстро. Просочилась через черный ход, взбежала по лестнице и прислушалась, прильнув ухом к двери.
— Где только темные носят этого гада?! Двести золотых…
Кто-то нервно расхаживал по комнате. Хотя почему кто-то? Мой клиент.
Я постучала, как было условлено: два коротких удара, пауза, еще четыре.
Дверь распахнулась тут же, и я, широко улыбаясь, протянула вперед две руки: в одной — эфес, в другой — крольчиха.
— Ваша сабля, лэр!
Лицо господина, который усиленно изображал благородного, вытянулось, а нижняя губа затряслась.
— Что-о-о?! — взревел он.
— Сабля, — невозмутимо повторила я и буквально впихнула в руки оторопевшего мужика эфес и крольчиху.
Он машинально схватил, и тут же мои запястья на миг полыхнули огнем — исчезла клятва на крови, которую я дала: доставить заказ во что бы то ни стало. Я выдохнула. Все же хорошо, что я не уточнила срок и состояние сабли, когда произносила слова магического обета. Наивный лжелэр (при нашей первой встрече он строил из себя аристократа, а сам держал вилку за столом, как простолюдин) полагал, что я доставлю заказ к нему целым, а не по частям. Увы, он не знал, что в щекотливых делах бывают накладки.