В январе на рассвете
Шрифт:
— Я моментом. И шпига достану, в погребе припрятан.
Женщина набросила на плечи полушубок и выскользнула из хаты. Володька проводил ее рассеянным взглядом, хмыкнул:
— Вот не знает, как угодить. Мировая тетка, а?
— Ага, — кивнул Чижов.
— Ну, вроде поднабил пузо, давненько так не едал. — Распахнув куртку, Сметанин с удовольствием похлопал себя по животу, потом стал поправлять на поясе гранаты. Начал было застегивать на куртке пуговицы, но, взглянув на стол, не утерпел — потянулся за пышкой.
«Так и обожраться можно», — подумал он с усмешкой и вдруг вздрогнул — в хату вбежала запыхавшаяся
— Ну, девица-красавица! — улыбнулся ей Чижов. — Застудил тебя, наверно, Морозко во дворе? Грейся давай.
— Ой, дяденьки, уходите! — с плачем выдохнула Нюрка. — Уходите быстрее, пока тятька не прибежал.
— Что-о? — шагнул к ней Сметанин, дожевывая кусок пышки.
— Обожди, — остановил его Чижов и взял Нюру за рукав. — Ну, ну, рассказывай, что там с тобой стряслось?
— Да не со мной, дяденька, — торопливо рассказывала девочка. — Уходить вам надо: тятька счас прибежит. Он злой пьяный-то. Они у дяди Игната гуляют, много их тама, с ружьями, убивать вас будут. Я боюся, как людей убивают. Меня мама посылала, да я спужалась, так она сама за тятькой побежала. А мне велела вас сторожить.
— А, вот же стерва! — обозлился Володька и рывком метнулся к окну, на ходу сдергивая с плеча автомат. Стекло запотело, ничего не видно. Прильнул к самому стеклу и тут же огромным прыжком отскочил к табуретке, схватил лежавший на ней второй автомат.
— Немцы!
— Ой, дяденька, страшно, — заплакала девочка. — Они с ружьями, бандитов ловят и убивают. Но вы же не бандиты?
— Не бойся, не бойся, Нюра, — уговаривал Чижов, пятясь назад, уводя девочку за печь.
Сметанин было кинулся к двери, намереваясь выскочить во двор, но там уже раздавались окрики, потом затопали на крыльце и в сенях — дверь широко распахнулась, и в отблесках света, падавшего из отдушины печи, сверкнули стволы винтовок; в хату с шумом ввалилось несколько человек в шинелях полицаев, с повязками на рукавах.
«Ну — влопались!» — подумал Володька.
Он едва успел отпрыгнуть к печке, за которой укрылись Чижов и девочка. В обеих руках у него было по автомату. В левой руке вместе с автоматом он, оказывается, все еще продолжал зачем-то держать пышку. Только сейчас заметив это, он машинально поднес ее ко рту, откусил поспешно, а другой, правой рукой, выпустив вдруг автомат, в то же время рванул с пояса незастегнутой куртки «лимонку», потом, нагнув голову, выплюнул изо рта недожеванный кусок и зубами выдернул чеку из гранаты; вскинув над собой гранату, заорал не своим голосом, срываясь на визг:
— Руки вверх! Подорву счас, сволочи!..
— Н-но, не балуй! — попятился передний.
— Это же тятя, пьяный. Ой, не надо! — заплакала Нюрка.
Замешкались у порога, но сзади уже напирали, поверх голов высунулась винтовка. Володька с силой толкнул Чижова за печку и, падая сам на пол, точно рассчитанным движением швырнул «лимонку» к порогу — под ноги полицаев.
— А-а! — завизжала девочка в руках Чижова.
Всего лишь какое-то мгновение размышлял Чижов, но этого мгновения вполне
Он потянулся рукой к плечу. «Хорошо хоть Нюра цела», — подумал Чижов.
Рядом лежал Сметанин. В сенях кто-то стонал, человек на карачках полз через порог, во дворе слышались суматошные крики и вопли, ударили выстрелы из винтовок.
Не подымаясь, только сдвинувшись чуть в сторонку, Володька отцепил вторую гранату и метнул ее в открытую дверь, в сени. И припал лицом к полу. Затем, едва громыхнуло, вскочил и опрометью кинулся к двери, чтобы выбежать во двор. Навстречу загремели выстрелы, заставившие его попятиться. Почувствовал: чем-то железным огрели по бедру так, что он споткнулся. Под ногами оказалось чье-то тело. Выругавшись, подскочил к окну, прикладом автомата вышиб раму, увидел красные вспышки в темноте; с улицы стреляли в окна, и пули щелкали над головой, отрывая от стен щепки.
Володька пригнулся к полу, чтобы не задело пулей, но тут нога у него как-то странно подломилась. В горячке он не сразу понял, что ранен. Теперь же, когда попробовал встать, острая боль в бедре снова повалила его на пол. Кое-как сел, стал поспешно ощупывать ногу. Пальцы его были в крови.
«Черт возьми, неужели ранили? — подумал он с удивлением. — Не может быть, чтобы меня ранили!» Вее окна были разбиты, и в них вместе с пулями врывался снежок. Избу застлало дымом; в глубине печи тлела груда раскаленных углей, тускло освещая пол, заваленный обломками кирпича.
Стоя на коленях, Чижов вытирал подолом маскхалата залитое кровью лицо.
— Ванюшка, дорогой, зацепило?
— Осколком в плечо, на излете. Ерунда!
— Вот же черт! — выругался Володька. — И меня тоже царапнуло… в ногу… Ну ладно, помирать — так с музыкой! Знай наших. Может быть, еще пробьемся?
— С девочкой вон что делать? — неуверенно произнес Чижов, оглядываясь на запечек, где в углу лежала Нюрка, закрыв голову руками и вздрагивая всем телом; она тихонько скулила.
— Вот еще навязалась, — сказал Володька, отворачиваясь с автоматом к окну. — Ну, этой тетке мало голову оторвать за такие дела. Заварила кашу, пускай сама теперь расхлебывает.
— Девчонка не виновата, надо выпустить ее.
— Как бы не так, еще что надумал? Пускай вместо заложника.
— Да ты что, в своем уме? — возмутился Чижов. — Такими делами не шутят. Надо быть последней сволочью, чтобы так говорить.
— Ну ладно, следи за дверью. Попробую договориться, может, что и получится.
Он ползком добрался к кровати, снял подушку. Потом, прикрываясь подушкой, осторожно выглянул в окно, выходившее во двор. В лицо ему сыпануло мокрой снежной пылью. За стайкой полыхнула вспышка. Пуля ударила в раму — на подоконник брызнули осколки стекла. Володька отдернул голову.