В замке и около замка
Шрифт:
— Пойдем потихонечку, мамочка, я понесу Иозефека сам, а вы можете опереться на меня.
— Ах, дитя мое,— вздохнула мать и, взяв мальчика зз руку, расплакалась.
От жалости к матери Войтех тоже залился слезами, Иозефек проснулся, его личико сморщилось, как будто и он собирался плакать.
— Что с тобой, жучок? Хочешь есть и пить? У тебя в ротике пересохло? Боже, а мне нечего тебе дать! — причитала мать и, взяв холодные ручки ребенка в свои, стала дышать на них.
— Мамочка, я побегу в замок, может выпрошу там что-нибудь и куплю Иозефеку молока, подождите здесь! — вскочил Войтех и тут же собрался бежать.
— Нет, Войтех, не ходи в замок, помнишь, как тебя недавно выгнали оттуда. Не ходи, тебя могут там побить.
— Меня выгнал лакей, он водил там собачку, которая на меня залаяла. Старая Дорота сказала, что если я пойду в замок, то чтобы шел на кухню, тамошний повар добрый и подает нищим. Или, может быть, я пойду к ключнице, она дает каждому нищему по крейцеру. Не бойтесь, мамочка, я постараюсь, чтобы лакей меня не увидел.
— Это тебе не поможет. Чтобы попасть в замок, куда бы ты ни направился — на кухню или куда-нибудь еще, ты все равно должен пройти мимо привратника; если даже ты не увидишь никого, не забывай, что там привязаны большие собаки, они лают на каждого прохожего — и тогда выходит привратник.
— Я пойду садом — забор там низенький, перепрыгнуть легко, и я как-нибудь доберусь кустами до кухни.
— Ох, мальчик, никогда не ищи таких путей, иди всегда прямо. Везде есть люди, сторожа могут увидеть, они схватят тебя и спросят, куда идешь ты, как бы не осрамиться. Берегись этого, дитя.
— Ну, я не пойду так, мамочка, пойду прямо, дай только бог, чтобы никого не встретить, а до кухни я доберусь,— сказал мальчик и, решительно повернувшись, направился в замок. Мать осталась одна с ребенком.
Солнце сильно жгло, но малышу было холодно, несмотря на то, что под ним была перинка и он был закутан в юбку; даже дыхание матери не согревало ему ручки. Глаза его были обращены к синему небу и не смотрели на мать, ротик судорожно подергивался, личико исказилось, он тяжело дышал. Мать смотрела на него со страхом, ведь он всегда улыбался ей, гладил по лицу и любил обвивать ручкой ее шею, а сейчас впервые даже не взглянул на нее. Иозефек был от рождения хилым и слабым ребенком. Ему было уже около года, но он еще не говорил и не умел сидеть. Тельце его исхудало, и когда мать целовала его ручки и ножки, она всегда плакала и думала: «Для тебя было бы лучше, если бы бог взял тебя»,— но в следующее мгновение она горячо прижимала его к сердцу и готова была отдать за его здоровье и жизнь всю кровь до последней капли. Когда Караскова увидела, что ребенок так сильно изменился, ее охватило тяжелое предчувствие, и, ломая руки, она с громким плачем опустилась на колени у подножия креста.
— Отец небесный! Смилуйся, у людей нет к нам жалости, позови нас к себе; святой Иозеф, помолись перед отцом небесным за невинного страдальца ребенка и за свою Катержину. Смилуйся, я в полном отчаянье! — причитала она надрывающим сердце голосом.
Долго молилась и плакала Караскова, пока не услышала голос Войтеха, бежавшего из замка с радостным криком. Она поглядела на ребенка и, увидев, что он закрыл глаза и стал дышать ровнее, сказала подходившему мальчику, чтобы он не шумел.
Войтех подбежал радостный, взволнованный.
— Ма-ма, мамочка, посмотрите, что у меня есть! — запыхавшись, воскликнул он и вытащил из одного кармана большой кусок жаркого, из другого — краюху хлеба, сладкий пирожок и огрызки мяса и булочек; все это он положил на колени матери, радостно глядя на ее удивленное лицо.
— Правда, вы удивлены? Но это еще не все. Подождите! Закройте глаза и не открывайте их, пока я не скажу: «Пора».
Мать машинально сделала то, о чем просил мальчик. Он вытащил из штанов завернутую в бумажку серебряную монету в двадцать геллеров, взял руку матери, повернул вверх ладонью, положил на нее монету и сказал тихо: «Пора». Мать открыла глаза и, увидев деньги, даже испугалась.
— Ради бога, кто тебе дал это, сынок? Какой дорогой ты шел?
— Прямо мимо привратника, мамочка. Прихожу к воротам, а там сидит толстый привратник и поет. Я подумал: «Хорошо, что он поет, он не рассердится, когда я попрошу его пропустить меня на кухню, чтобы выпросить у повара остатки какой-нибудь еды».
— Милый мальчик,— сказал он,— я не смею пускать туда ни одного нищего, а повар едва ли даст тебе что-нибудь. Иди во двор, там тебе скорее подадут милостыню.
— Я был там недавно,— сказал я,— они выругают меня, если увидят.
— Эх, так ты, наверное, озорник, тебе и подавать не стоит,— сердито сказал привратник, и мне стало обидно. Я рассказал ему, кто я и что вы и Иозефек больны. Он вышел, принес мне из дома эту краюху хлеба и сказал, чтобы я приходил за хлебом каждый день, но только к воротам. Я хотел попросить у него крейцер, чтобы купить молока, но постеснялся. Когда я уже собирался уходить, к нам подошла какая-то барышня из замка. Привратник обратился к ней:
— Не найдется ли у вас, Кларинка, для этого мальчугана чего-нибудь к завтраку? — и тут же рассказал ей о папе и о том, что он хорошо знал его.
Кларинка спросила меня о вас, и когда я ей все рассказал, она заплакала и принесла мне все это и монету. Она, наверное, добрая, мамочка. Она сказала мне, чтобы я каждый день в два часа приходил к привратнику и что господин Когоут — так зовут толстого привратника — будет всегда давать мне какую-нибудь еду для всех нас. Если же его не будет на месте, то я все равно узнаю, где искать пищу. Потом она погладила меня по голове и так хорошо на меня поглядела, как вы. Видите, мамочка, еще утром, когда я шел с вами, мне словно нашептывал кто-то: «Иди в замок».
Мать ничего не ответила, положила еду на траву, опустилась на колени перед крестом и начала молиться. Мальчик стал на колени возле нее.
Поблагодарив бога, пославшего ей благодетелей, женщина начала делить пищу. Она хотела дать Войтеху самые большие и лучшие куски, но он не согласился.
— Мамочка,— сказал он,— у меня хорошие зубы, дайте мне что-нибудь потверже, что помягче — оставьте себе, а сладкий пирожок и куски булочки — Иозефеку. Как он удивится! И молоко он тоже получит — сейчас я сбегаю за молоком.