Ваал
Шрифт:
Руфин (как-то странно усмехаясь). Ну да, дама молодая... Веселиться, наряжаться желает.
Бургмейер. Что ж такое наряжаться? Она в какие-нибудь месяцы сорок тысяч ухлопала!.. Притом я никаких особенных нарядов и не вижу на ней. Куда она их девает? Изволь сегодня же объехать все магазины и сказать там, чтобы без моей записки никто ей в долг не отпускал; иначе я им платить не стану.
Руфин. Но, господин, не сконфузим ли мы ее этим очень? Вы бы ей прежде поговорили!..
Бургмейер. Я ей двадцать раз говорил и толковал, что я хоть и богат, но вовсе не привык, чтобы деньги мои раскидывали по улице или жгли на огне, так от нее, как от стены горох, мои слова; она все свое продолжает! Сегодня же объезди все магазины и предуведомь их.
Руфин. Внизу там адвокат какой-то стоит и желает вас видеть.
Бургмейер. Какой адвокат?
Руфин. Не знаю, господин, я его в лицо никогда не видывал; видный этакий из себя мужчина, здоровый.
Бургмейер.
Руфин уходит.
ЯВЛЕНИЕ III
Бургмейер (один). Странная игра судьбы! Маленьким мальчиком я взял к себе этого жидка Симху, вырастил его, поучил немного, и он теперь оказывается одним из полезнейших для меня людей и вряд ли не единственный в мире человек, искренно привязанный ко мне...
ЯВЛЕНИЕ IV
Входит Куницын. Он, кажется, несколько конфузится и с
необычайной развязностью раскланивается перед
Бургмейером.
Куницын. Честь имею представиться, кандидат прав Куницын!
Бургмейер, не привставши с своего места,
кивает ему молча головой.
Извините меня, что я беспокою вас!.. Но, сколько мне кажется... я все-таки являюсь к вам по делу, которое должно вас интересовать.
Бургмейер (опять сухо). Прошу садиться.
Куницын (садится и несколько овладевая собой). Надобно вам сказать-с, что я человек вовсе не из застенчивых; но бывают, черт возьми, обстоятельства, когда решительно не знаешь, следует ли что делать или не следует!
Бургмейер. Если не знаешь, так, я полагаю, лучше и не делать.
Куницын. Но не делать, пожалуй, в настоящем, например, случае, выйдет... как бы выразиться?
– Не совсем правдиво, что ли, с моей стороны, а уж для вас-то наверняк очень скверно будет!.. Дело это из ряду выходящее!.. В некотором роде романическое!
Бургмейер. Романическое даже!
Куницын. Очень романическое! И в предисловии к сему-с роману я должен вам объяснить, что года два тому назад, по моим финансовым обстоятельствам, которые, между нами сказать, у меня постоянно почти находятся в весьма скверном положении, я для поправления оных весьма часто бывал в маскарадах... распоряжался там танцами... Канканирую я отлично... Словом, известность некоторую получил. Только раз в одном из маскарадов подходит ко мне маска, богиней одетая. "Смертный, говорит, свободно ли твое сердце для любви?" - "Совершенно, говорю, свободно!" - "И может ли, говорит, тебе довериться любящее тебя существо?" - "Сколько, говорю, угодно, где угодно и когда угодно!" Затем она меня берет под руку, и начинаем мы с ней прохаживаться... Гляжу: ручка - прелесть!.. Знаете, точно из слоновой кости выточенная!.. Кожица на ней матовая, слегка пушком покрытая... Сама ручка тепленькая!.. Стан - тоже сильфида!.. Протанцевал я с ней канкан: ножка божественная!.. Платьицем вертит восхитительно! Ну, думаю, лицом, может быть, рыло! Случались со мной этакие примеры разочарования. Не желаете ли, говорю, прекрасная незнакомка, чтоб я ложу взял, где бы вы могли снять вашу маску и посвободней подышать?
– "Нет, говорит, Пьер... (заметьте: прямо уж Пьером меня стала называть!) Здесь очень многолюдно, уедем, говорит, лучше куда-нибудь!" - "Eh bien, madame!*" - говорю, и отправились мы таким манером с ней в места прелестные, но уединенные: на Петровский бульвар. Здесь она сняла свою маску, - оказалось, что хоть немножко, как видно, подержанная особа, но все-таки чудо что такое: этот овал лица!.. Матовый тоже цвет кожи!.. Глаза большие, черные! Прямой носик! Очертание рта - восхищение!.. Так что я вам скажу: я влюбился в нее как дурак какой-нибудь набитый!
______________
* Хорошо, сударыня! (франц.).
Бургмейер (заметно все с большим и большим вниманием слушавший Куницына). И когда же именно эта встреча ваша с этою госпожой была?
Куницын. Прошлого года еще осенью! Но странней всего в этой, как сами вы видите, немножко странной любви было то, что госпожа эта никак не сказывалась, кто она такая: "Варвара Николаевна, Варвара Николаевна" - и больше ничего! Я, впрочем, об этом много и не беспокоился: было бы то, что природой и богом дано человеку, а титул и званье что такое? Звук пустой!.. Путаемся мы с ней таким делом около года... Только однажды, именно в самый Варварин день, сошлись мы с ней в той же гостинице... Винищем она меня на этот раз накатила по самое горло: понимаете, что как будто бы эта она именинница и потому угощает меня!.. Сама тоже выпила порядком: эти чудные глаза у ней разгорелись, щеки пламенеют тоже и, знаете, как у Пушкина это: "Без порфиры и венца!" - "Пьер, говорит, знай: я замужняя женщина! Муж мой миллионер!.. Я его ненавижу; но он все адресуется ко мне с нежностями, и я не могу быть вполне верна тебе. Спаси меня от этого унизительного положения: достань где-нибудь два фальшивые заграничные паспорта, мы бежим с ними за границу, а чтоб обеспечить себя на это путешествие, я захвачу у мужа из шкатулки шестьсот тысяч". Мысль эта, грешный человек, на первых порах мне очень понравилась. С одной стороны, понимаете, ревность
Бургмейер (слегка усмехаясь). Нет-с, благодаря бога, не случалось!..
Куницын. Скверная, я вам скажу, штука это, - отвратительная! Так что всю ночь я вертелся, а на другой день не вытерпел, побежал на условленное место свидания. "Ангел мой, говорю, плюнь, брось все это!.. Дело это неподходящее!.." Она этак сердито на меня воззрила, все лицо у ней даже при этом как-то перекосилось. "Так, говорит, ты так-то меня любишь!" - "Но, ангел мой, говорю, ведь это проделка мало что уж совсем подлая, но даже не безопасная: нас, как воров, и за границей найдут и притянут сюда." - "Вздор, говорит, ты трус, всего боишься!" Я, делать нечего, съездил за законами, показываю ей. Ничему не внемлет и из-за злости-то еще проговорилась: "Если, говорит, ты не хочешь, так я и другого найду!" - и с тех пор скрылась от меня: ни слуху ни духу!
Бургмейер (снова как бы с усмешкой). Все это, конечно, весьма любопытно; но почему ж вы думаете, что меня это лично должно интересовать?
Куницын. Очень просто-с, потому что особа эта, о которой я сейчас имел честь докладывать вам, должна вас лично интересовать, что и узнал я совершенно случайно: иду я раз мимо вашего дома... Что он вам принадлежит и что с вами живет некая молоденькая барынька, я знаю это от известного вам человека, приятеля моего Мировича... Иду и вижу, что в коляске подлетает к вашему дому какая-то госпожа... прыг из экипажа и прямо в парадную дверь... Я заглянул ей под шляпку... Батюшки мои, это моя Варвара Николаевна!
Бургмейер (удивленный и пораженный). Как? Варвара Николаевна ваша?.. Ко мне?.. В дом?..
Куницын. Она самая-с! И я сначала, признаться, подумал, что не в гости ли она приехала к вашей этой мамзельке... Гостятся они иногда между собой... Подхожу к кучеру и спрашиваю: какую это даму ты привез к господину Бургмейеру?
– "Это, говорит, его экономка". Сомненья тут рассеялись, завеса с глаз пала. Опешил, я вам скажу, сильно. Главное, не знаю, как тут быть: с одной стороны, бабенка молоденькая, хорошенькая, любил тоже ее - как ее выдать?.. Жалко!.. А с другой стороны, знаю, что по характеру своему она непременно какого-нибудь другого плута подберет, они обокрадут вас, и она потом головой может поплатиться за это. Думал-думал я и пошел к этому другу моему Мировичу. Он малый этакий благороднейший, умный... Рассказываю ему и спрашиваю, как я должен поступить? Он-то, знаете, растерялся сначала, "По-моему, говорит, тебе следует идти к господину Бургмейеру, прежде всего связать его обещанием, что он судом эту госпожу не станет преследовать, а потом открыть ему все. Нельзя же, наверное зная, попускать, чтобы человека обокрали и, кроме того, этой не Варваре Николаевне, как она тебе сказывалась, а Евгении Николаевне не мешает дать хороший урок, так как она, по всему видно, негодяйка великая". Что я и исполнил.
Бургмейер (сильно смущенный). Очень вам благодарен; но я в первый раз имею честь вас видеть, а потому чем же вы можете подтвердить справедливость того, что передали мне?
Куницын. Ей-богу, уж не знаю чем. Всего лучше поищите у ней в бумагах паспортов этих на французскую подданную Эмилию Журдан и бельгийца Клямеля.
Бургмейер (нахмурив брови). Вы думаете, что они у ней целы?
Куницын. Думаю-с и полагаю даже, что если она еще не нашла кого-нибудь другого на место меня, так приискивает. Вы, как найдете у ней эти паспорта, так сейчас мне их возвратите: я им рванцы задам немедля, а то, черт, попадешься еще с ними, да и эту Евгению Николаевну, что ли, судом уж не преследуйте, - это для меня важнее всего!
Бургмейер. Вы поставили это условием открытия вашей тайны, и я его выполню.
Куницын. Пожалуйста... До приятного свидания.
Бургмейер (подавая ему руку). До свидания. Если сказанное вами подтвердится, то я сочту себя обязанным поблагодарить вас некоторою суммой денег.
Куницын (сначала очень обрадованным голосом). Хорошо-с, недурно это!.. (Подумав немного.) Только, знаете, не будет ли это похоже на то, что как будто бы я продал вам эту госпожу вашу?
Бургмейер. Где же вы ее продали? Вы, как сами это хорошо назвали, по чувству справедливости поступили так.