Вафельное сердце
Шрифт:
— О чем ты думаешь, Лена?
Я был совершенно без сил, да еще переполнен красотой вокруг и важными мыслями обо всем этом.
— Я думаю, — пробурчала Лена, — что это позор.
— Что позор?
— Что мы стоим на такой верхотуре, на самой макушке Холмов, куда мы никогда еще не забирались, и у нас с собой санки и курица, и сегодня такой наст, какого вообще не бывает. Но мы не можем скатиться с горки!
Последние слова она прокричала. Я почесал в затылке.
— Лена, но разве ты не хотела жить в хижине?
У меня от усталости опять дрожали колени. Лена лежала
— Я хотела жить в Щепки-Матильды! — упрямо сказала Лена под одеялом. — И я хочу прокатиться на санках! — сказала дальше Лена и решительно села, откинув одеяло.
И прежде чем я успел подумать, она развернула санки в обратную сторону и уселась на них, разметав по снегу вокруг себя хлеб и масло. Она подвинулась вперед, на самый краешек, давая место мне.
Мы с Леной этой зимой ни одного разочка не катались вместе на санках. Мы слишком сильно грустили.
— Эй, садись ты тоже! Что ж ты, тащил санки всю дорогу, а теперь останешься тут стоять? Да и курицу кто-нибудь должен держать!
Лена сузила глаза. Я посмотрел вниз под гору. Наст блестел, как раскатанный лед. Какой разумный человек откажется прокатиться по такой ледяной горе? Я крепко обхватил Лену за пояс одной рукой, а другой прижал к себе несушку номер семь.
— Йо-хо-хо! — крикнули мы хором.
— Вы всегда были ненормальными, — сказал Магнус через несколько дней, когда мы уже могли вставать и нам разрешили позавтракать на кухне вместе со всеми.
— И как раз все очень удачно, — упрямо пробурчала Лена. — Трилле давно пора было попробовать на себе сотрясение мозгов.
Сама она сотрясала мозги столько раз, что для нее это примерно как зубы почистить, утверждала Лена.
Я улыбнулся. Я был переполнен радостью от макушки до кончика мизинца. Подумаешь, какие-то сотрясения мозга, чепуха, да и только.
— А расскажите, как все было, — попросила Мина с любопытством. Я пожал плечами. Ни я, ни Лена не помнили ничего из того спуска на санках.
Зато дед помнил. Он стоял у сарая и видел все.
— Это было зрелище, скажу я тебе, Мина. Они неслись на такой крейсерской скорости, что я сроду не видел ничего подобного!
Лена грустно вздохнула.
— У, черт, ну почему я ничего не помню! — сказала она со злостью.
И деду пришлось в десятый, наверно, раз рассказывать, как на его глазах мы с Леной и курицей стартовали от дома Юна-с-горы, и он, дед, подумал: вот же черти полосатые, потому что он видел, что на таком насте мы разгоняемся все быстрее и быстрее. Он слышал, что курица кудахтала, а мы кричали «йо-хо-хо!». Но примерно на середине горы курица смолкла, а мы заорали «а-а-а!» — и не без причины. Хотя мы и не строили этой зимой трамплина, но разогнались настолько, что на сугробе у дороги подпрыгнули и перелетели через асфальт.
— Вы летели очень красиво, и соседская кнопка приземлилась головой в снеговика Крёлле, Трилле врезался мордахой в живую изгородь, курица взлетела в воздух, а санки разбились о стену дома! — закончил свой рассказ дед и хлопнул в ладоши, показывая, с каким звуком они разбились.
— А потом прибежала мама, — улыбнулась Лена.
— Да, кнопка, потом прибежала твоя мама, и все пошло хорошо.
Они продолжали разговаривать, а я ушел в себя, чтобы просто радоваться и радоваться. Теперь Лена мне не соседка. И долго ею не будет. Потому что она переехала к нам жить.
Поразительно, чего только взрослые не могут, если захотят! Я спросил маму, не фея ли она?
— И я, и Ленина мама — обе мы немножко феи. И сейчас мы наколдовали, что Лена поживет у нас до лета, пока ее мама учится.
Крибле-крабле-бумс! — засмеялась Лена Лид.
ЮН-С-ГОРЫ И ЮНОВА КЛЯЧА
Жить с Леной в одном доме оказалось даже лучше, чем жить с ней по соседству, хоть она и не отдала мне моего Иисуса, как я мечтал. Картина висела у нее в комнате, над кроватью, где она теперь спала.
— Ты еще получишь картину назад, Трилле-бом, попозже, — сказала мама, когда я пожаловался ей. — Видно, Лене она сейчас очень нужна.
— Но она же вернулась в Щепки-Матильды, и у нее все отлично! — заспорил я.
Но мама сказала, что хотя Лена не жалуется, она, конечно же, скучает без своей мамы. Особенно по вечерам перед сном.
— Но она ничего об этом не говорит, — упирался я.
— Не говорит. А разве Лена вообще говорит о таких вещах? — спросила мама.
Я подумал и покачал головой. Нет, Лена вообще много чего не говорит вслух.
— Она ни разу не сказала, что я ее лучший друг, — поделился я с мамой. — Ты думаешь, она так все-таки думает?
Мама улыбнулась.
— Да, думаю, думает.
— Но я ведь не могу быть в этом уверен наверняка? — спросил я.
Нет, пока Лена этого не сказала, нельзя быть уверенным наверняка, согласилась мама.
Я продолжал думать, что Лене не с чего быть недовольной жизнью.
— А правда здорово, что я переехала к вам? — спрашивала она часто и широко улыбалась.
— Да уж, спасибо, кнопка, вернулась в коробку, — отвечал тогда дед. — Нам с Трилле было очень пусто в Щепки-Матильды, пока тебя не было. Всю ту неделю.
Теперь нам было так хорошо втроем с дедом проводить время по вечерам, что мы наперегонки неслись домой из школы. Однажды, только мы примчались и зашвырнули ранцы под балкон, дед спросил, не хотим ли мы снова сгонять на Холмы к Юну-с-горы. Снег уже таял, так что катиться придется не на санках, а на велосипеде.
Оказалось, что подниматься на велосипеде с мотором системы «крути педаль» так же утомительно, как тащить наверх санки с Леной. Дед выжимал из своего мопеда последнюю скорость и поддразнивал нас, пытавшихся за ним угнаться.