Вагнер
Шрифт:
Пропаганде немецкой музыки во Франции посвящены статьи «Об увертюре» (1841, № 3–5 «Музыкальной газеты»), «О Фрейшютце» (там же, № 3, 4–5). Наиболее интересны из этих французских статей две: «О художнике и публике» (№ 26) и диалог «Счастливый вечер» (№ 5, 6–8). «Гений всегда будет, несмотря на все недоразумения, тяготеть к общественному проявлению» — Конец первой статьи глубоко пессимистичен. — «Можешь ты лгать? — Нет! — О, тогда ты забыт, презираем, как в Англии атеисты, с которыми никто не хочет говорить. Смейся, будь легкомыслен — но терпи и мучайся: может быть еще все устроится… Мечтай! это лучше всего…»
Вторая статья ставит вопрос об отношениях «чистой» и «программной» музыки: Моцарт и Бетховен. — «Республиканец Бетховен!.. — Он не был полководцем, он был музыкантом, и видел в своем царстве область, в которой мог совершить то, что выполнил Бонапарт на полях Италии… на самом деле, разве «Героическая симфония» Бетховена не является таким же великим произведением человеческого творчества, как и лучшие победы Бонапарта?»…
В тяжелые минуты жизненных разочарований, без определенных надежд на осуществление своих планов, в вечных тисках нужды, Вагнер кончает свой «Счастливый вечер» возгласом: «Да здравствует счастье, да здравствует радость! Да здравствует смелость, одушевляющая нас на борьбу с нашей судьбою!»
Эта борьба велась без ослабления. В декабре 1640 г. Вагнер посылает в Дрезден готового «Риенци» вместе с письмами на имя генерал-директора Люттихау и самого короля саксонского Фридриха-Августа II. Секретарь Дрезденского оперного театра, Винклер, был редактором-издателем сравнительно малораспространенной «Дрезденской вечерней газеты»; и в обмен на хлопоты в пользу «Риенци» Вагнер обязался посылать ему корреспонденции о парижской музыкальной жизни. В течение 1841 г. их появилось всего одиннадцать (от февраля по октябрь). «Музыка — единственное, что делает для немца сносным Париж» пишет Вагнер в первом же своем письме в «Вечернюю газету». Он никоим образом не склонен пропагандировать Францию. Острые сатирические ноты вплетаются в его информации. Письмо от 6 апреля 1841 г. содержит злобный выпад против господствующей системы протекционизма, против виртуозничества. В качестве особенно неприемлемой фигуры «виртуоза-банкира» Вагнеру был неприятен Лист — знаменитейший пианист Европы, в будущем его друг, много для него сделавший… Зато Гектора Берлиоза Вагнер не мог не оценить. Его «фантастическая смелость и необыкновенная ясность самых рискованных комбинаций» ошеломила Вагнера. «Фантастическая симфония» и «Гаральд» Берлиоза вызывают в Вагнере изумление и восхищение. Его «Похоронная симфония» в память героев июльской революции заставила Вагнера почувствовать себя «школьником перед Берлиозом». — Ему посвящает Вагнер особую корреспонденцию 5 мая 1841 г. О «Фрейшютце» в парижской интерпретации идет речь в двух статьях. Острие сатиры особо на правлено против либреттистов, Скриба — который ничем не захотел помочь Вагнеру, — против знаменитых виртуозов пения, вроде Рубини. Положительный отзыв дан о новой опере Галеви «Королева Кипра». В отчете от 1 декабря 1841 г. мы находим единственный в статьях Вагнера пример проявленного им интереса к изобразительному искусству: он пишет о Делароне и о фресках в Академии художеств.
Не подымаясь обычно над масштабом газетного столбца, корреспонденции Вагнера в «Вечернюю газету» писались без особого чувства ответственности. Оно скорее налицо в третьей серии статей Вагнера, подписанных псевдонимом «В. Фрейденфейер», а именно в работах для «Европы» Левальда, — журнала, бывшего для Германии передовым и охотно читаемым. Левальд давал при своем журнале музыкальные приложения, и опубликовал «Ель», вагнеровский романс рижского периода. — Здесь Вагнер идет решительнее, чем раньше, по стопам фельетонов Генриха Гейне. Он больше чувствует себя бытописателем, чем музыкальным рецензентом. Горечь переходит в острую насмешливость над французами и самим собой… Менее значительны две корреспонденции Вагнера в «Новый музыкальный журнал» Шумана. В результате — широко развернутая литературная работа, во многом интересная и сейчас. Вагнер становится своеобразным поборником свободы искусства, защитником художника от эксплоатаций, от шарлатанства. Капиталистическая неприглядная основа европейского театра, музыки, литературы — вскрывается Вагнером с горечью непобедившего бойца.
Однако конкретный заработок для жизни давал ему только унизительный для квалифицированного музыканта труд по аранжировке модных арий для корнета-пистона, любимого инструмента парижских рантье, увековеченного в карикатурах Гаварни. Корректура музыкальных сочинений, переложения для рояля целых опер или составление из них «попурри» для военного оркестра, квартетов, флейты… Если какая-либо опера имела успех, Вагнеру приходилось сидеть днями и ночами над такой неблагодарной работой, наполнявшей его ненавистью ко всем популярным композиторам. Вагнеру пришлось перерабатывать Доницетти («Фаворитка»), Обера («Занетта»), Герольда («Цамиа»), Галеви («Гитарреро» и «Королева Кипра»). В четырех номерах «Музыкальной газеты» Вагнер в начале 1842 г. в последний раз излагает свое отношение к итальянской и французской опере. Галеви ему симпатичен, хотя не производит на него такого впечатления, как Берлиоз, воспринятый им как представитель совершенно нового искусства. Галери он причисляет к романтикам, ставит его выше Обера, как последнего — выше Россини. Снова подчеркиваются заветные мысли: совершенная опера возможна только при объединении в одном лице поэта и музыканта: большинство опер терпит крушение именно при неправильном взаимоотношении между этими элементами…
Это пришлось лично испытать Вагнеру на примере своего «Летучего голландца». Он отнес сценарий директору «Большой оперы» Леону Пилле, с которым Вагнера познакомил опять-таки Мейербер. — Леону Пилле понравился сюжет. Но тщетно доказывал ему Вагнер, что только от автора сможет он получить успешную разработку, поэтическую и музыкальную. Директор откровенно указал Вагнеру, что на постановку какой-либо оперы он в Париже рассчитывать не может, что ему, в благоприятном случае, придется ждать несколько лет до постановки. Но что он может продать сценарий для переработки кому-либо из французских авторов, по очереди ближе стоящих к желанным огням рампы, чем Вагнер. — Сценарий «Летучего голландца» пришлось продать. Зять Гюго смастерил из него либретто оперы «Корабль-призрак» которую написал через два года парижский дирижер Дитцш; в 1843 г. она торжественно провалилась. А пятьсот франков, полученных Вагнером от продажи сценария, позволили ему взять на прокат пианино для своей полудачной квартирки в Медоне — и в семь недель написать партитуру «Летучего голландца» та как он хотел бы ее видеть. На рукописи партитур Вагнер пишет: «В ночи и в нужде. Через тернии к звездам…»
Как раз во время работы над «Голландцем» 29 июня 1841 г., Вагнер получает письмо дрезденского директора Люттихау о том, что «Риенци» принят к постановке. Правда, от «принятия» до «осуществления» путь еще далекий, но это известие окрыляет Вагнера. Когда был закончен текст «Летучего голландца», он послал его в Лейпциг, театр которого был ему давно знаком. «Голландец» был возвращен автору под предлогом, что сюжет слишком мрачен. Вагнер посылает текст в Мюнхен, зная, что там ищут новую оперу. Текст возвращается, ибо он признан «неподходящим для Германии». В третий раз посылал Вагнер текст вместе с письмом к Мейерберу в Берлин, там он наконец принят. Правда, в Берлине «Голландец» поставлен не был, принявший его директор Родерн давно уже собирался в отставку — но и это «да», полученное Вагнером после длительных и мучительных для него «нет», было для него неожиданной и необходимой поддержкой. Две оперы в двух крупнейших театрах Германии! Последние месяцы пребывания Вагнера в Париже окрашены в оптимистические тона.
Даже родственники его, давно уклонявшиеся от поддержки его «неправильной жизни», пришли ему на помощь, доставив ему средства на обратную поездку из Парижа в Дрезден. Вагнер чувствовал, что без его личного участия «Риенци» поставлен не будет. 7 апреля 1842 г. Вагнер покинул свое «чистилище».
…Можно много трогающих, печальных и забавных сцен вспомнить о Вагнере в Париже. Как он приходит к жене с гусем, в клюве которого — только что полученный от сестры билет в 500 франков; это из времени последнего, уже удачливого периода. Как он обильно завтракает у Галеви, вместо того, чтобы заниматься с ним корректурой сделанного Вагнером из «Королевы Кипра» клавирцуга. Или как Вагнер принужден в течение долгого времени сидеть дома, поскольку его сапоги в буквальном смысле оказались без подошв… Как ему помогают его друзья, веселый Китц и меланхолический Андерс; как Вагнер справляет с друзьями новый (1841) год, стоя на столе и проповедуя правильное решение социального вопроса о южно-американских штатах. Или как знаменитый скрипач Вьетан играет у Вагнеров целый вечер, и Китц уносит его в награду домой верхом на собственных плечах…
Что же дала Вагнеру художественная столица Европы?
Суровым и беспрекословным осуждением заклеймил он парижский оперный театр. Всеми силами своего существа возмущается он против господствующих в капиталистическом искусстве протекционизма, продажности, покупной славы; он протестует против опер, написанных для фиоритур модной певицы, против этнического объединения эффектной музыки, никчемной режиссуры, бездарного драматического исполнения хотя бы самых великолепных виртуозов звука. Он выдвигает тезис о необходимой единой основе театра как такового. Искусство осознается им как большое социально значимое дело. Как склонен он уважать Берлиоза за то, что тот, единственный, кто не пишет музыки для денег, или, что то же, для дешевой популярности!
После парижских испытаний Вагнеру не страшны удары судьбы. Он запомнил и то, какими огромными средствами воздействия обладает театр, как искусство организованного зрелища.
Дальнейшая борьба Вагнера стала борьбой за идею в искусстве сцены. Эти идеи Вагнера во многом чужды нашей современности. Но то, что идейное начало должно руководить музыкою и театром, в этом она (современность) с Вагнером согласна.
„РИЕНЦИ"
Пять дней и четыре ночи путешествия из Парижа в Дрезден. Из Дрездена Вагнер едет в Лейпциг: со своею матерью он не виделся шесть лет. — Из Лейпцига — в Берлин; здесь Вагнер узнает, что постановка «Летучего голландца» далеко не обеспечена. Он ощущает к себе холодок — со стороны дирекции прусских театров, и со стороны новою «генерал-музикинспектора» Мендельсона. Здесь ему делать нечего. Вернувшись назад в Саксонию, обеспечив себя небольшой субсидией со стороны семьи, Вагнер приступает в Дрездене к постановке «Риенци».