Вахтангов (1-е издание)

Эта книга не могла быть написана без помощи поделившихся со мной воспоминаниями: И. А. Виньяра, Л. А. Волкова, С. В. Гиацинтовой,

А. И. Горюнова, Л. И. Дейкун, Ю. А. Завадского, Б. Е. Захавы, Г. Б. Казарова, Ц. Л. Мансуровой, В. И. Немировича-Данченко, А. А. Орочко, Р. Н. Симонова, М. Д. Синельниковой, А. И. Чебана и Б. В. Щукина, а также В. Л. Зускина, который перевел для меня ряд глав вышедшей в Америке книги Бен-Ари о «Габиме».

Особенно признателен я за внимание Надежде Михайловне Вахтанговой.

Саркис (Сергей) Абрамович Вахтангов, по профессии маляр-подрядчик, покинул родной Тифлис в 70-е годы XIX века.

Незадолго до этого у стареющего Саркиса умерла жена. Он запил, бросил собственный дом, работу, друзей и решил навсегда уехать из Грузии.

…По Военно-Грузинской дороге тащился фургон. Мрачный, молчаливый человек погонял лошадь. В фургоне, толкая друг друга на ухабах, сидели дети: старший Баграт, Калгаринэ и Домна.

Во Владикавказе началась жизнь скудная и неустроенная. По-мужски неумело заботился отец об осиротевших подростках.

Баграт поступил рассыльным к владельцу табачной фабрики и магазина, богатому купцу Василию Лебедеву. Смышленый, красивый юноша пришелся купцу по душе. Была у хозяйка единственная дочь Ольга. Незадолго до смерти, во время своей болезни, Лебедев сказал Баграту, что хочет видеть его зятем и наследником. Когда Лебедев умер, Баграт женился на Ольге Васильевне и стал хозяином всего дела.

Стыдясь своего прошлого, Баграт упорно выбивался «в люди». Не совсем обычное появление Вахтанговых среди владикавказских купцов тем более обязывало молодого самолюбивого фабриканта. Природный ум и организаторский свой талант Баграт целиком подчинил страсти приобретателя.

Баграт преуспевал в то время, когда вся Россия была охвачена быстрым развитием капитализма. Промышленный прогресс с каждым днем менял лицо страны.

В 1863 году Владикавказ, бывший осетинский аул, стал центром Терской области. А по переписи 1897 года во Владикавказе насчитывалось уже 43 843 жителя (русские, осетины, армяне, грузины и др.). Население Владикавказа прежде занималось сельским хозяйством, садоводством, пчеловодством, огородничеством, но в год переписи в городе шумят уже девяносто девять фабрик и заводов, бойко торгуют девятьсот тридцать шесть магазинов и лавок.

Вахтангов день ото дня увеличивал число рабочих на фабрике, поставил новое оборудование, заменил, где мог, мужской труд дешевым женским и, кажется, первый решил использовать труд слепых. Сидя у медленного конвейера, они схватывали одним ловким движением ровно двадцать пять папирос, — ни на одну больше, ни на одну меньше, — и опускали их в коробку. Фабричный труд в России оплачивался крайне низко, а рабочий день длился не менее двенадцати часов и доходил до четырнадцати-пятнадцати. Но столь же долгий рабочий день безропотных слепцов стоил Баграту еще дешевле.

«Баграт — большой человек, деловой человек», говорили про него не только родственники. Властного, деспотического фабриканта побаивались. Даже самые видные в городе денежные воротилы вынуждены были отдать должное Баграту. Но это очень мало льстило самолюбию его отца.

Одиночество, от которого бежал Саркис из Тифлиса, становилось все горше, настигало старика и здесь. Он враждебно отворачивался от дел Баграта, в доме которого жил. Гордого старика глубоко оскорбляла женитьба сына на русской. В перспективах, открывавшихся перед Багратом, Саркис Абрамович почти ничего не понял и не принял. Он жил прошлым. Ломка патриархальных обычаев, вызванная колонизацией окраин России, ростом фабрик и торговли, вторгалась в его неподвижный мир. Старик пытался сопротивляться. С сыном он был на ножах. Но вместе с тем чувствовал, что жизнь идет мимо него, что он дряхлеет и становится все менее нужен детям.

Саркис Абрамович держал сторону упорно хранивших свою самобытность армян, которые были особенно унижены и оскорблены. Русские чиновники и обыватели приучались видеть в подвластных России осетинах, грузинах, армянах презренных «инородцев», низшую расу. Империя душила всякое проявление их национальной культуры. Проводилось насильственное «обрусение».

Старик гордо смотрел на русских, не уступал им на улице дорогу, неизменно носил громадную баранью шапку и национальное «каба», нечто вроде кафтана. Но измена старине, обычаям, своему роду все больше проникала в его собственную семью.

Ольгу Васильевну винить в этом нельзя было. Она играла в доме очень малую роль. Целые дни хлопотала по хозяйству или проводила время на диване — курила, читала «Ниву». Ее тщеславие, — а оно было самым сильным ее чувством, — вполне удовлетворялось успехами мужа и тем, что один из сонных переулков в городе назывался «Лебедевским» — все дома в нем принадлежали ей и ее семье. Безличность Ольги Васильевны чувствовали все в доме. С нею просто не считались. Старик тоже смотрел на нее, как на пустое место.

Нет, не из любви к ней обрусел Баграт и воспитывал детей «в русском духе». Даже свое имя, слишком национальное и простое, он сменил на более отвечавшее его положению и веянию времени. Богратион Сергеевич Вахтангов — звучало внушительно. Обрусение не мешало Баграту быть ктитором (церковным старостой) местной армяно-грегорианской церкви и жертвовать на нее деньги. Он не был религиозен. Но церковная община была нужна ему. Она поддерживала авторитет и коммерческие связи.

Из четырех детей Богратиона Сергеевича и Ольги Васильевны мысли деда больше других занимал старший внук, Евгений, родившийся 1 февраля 1883 года.

Е. Б. Вахтангов в четырехлетнем возрасте с отцом, матерью и сестрой. 1887 г.

Женя с любопытством тянулся к суровому деду. В больших карманах у Саркиса Абрамовича всегда водились для внука сласти. Угрюмые глаза по-стариковски ласково присматривались к ребенку. Но растущая привязанность «папи» [1] и мальчика друг к другу не успела развиться и окрепнуть.

Жизнь старика становилась все тяжелее. Богратион Сергеевич стал повторять родным и чужим, что его отец — неотесанный, выживший из ума «крро» [2] , что он позорит семью. Наконец, старика перестали пускать к общему столу и еду начали подавать ему отдельно. Это было последним ударом для гордости Саркиса Абрамовича. Он простился, ничего не объясняя, с давно уже вышедшими замуж дочерьми Катаринэ и Домной. Можно было подумать, что старик собирается в дальнюю дорогу. На другой день он заперся в своей комнате и больше оттуда не вышел. Он зарезался перочинным ножом. Рана была нанесена в живот ниже ребер, и смерть наступала медленно и мучительно.