Вакансия третьего мужа
Шрифт:
– Да уж, коллизия. Так может, жена его и того, успокоила?
– Может… А может, и нет. Пойду еще с третьим соседом поговорю. В пятьдесят пятой живет. Кстати, знаю я его откуда-то. Больно морда у него знакомая.
– Давай, а я пока закончу процессуальные действия и поеду в управление. Завтра с утра подгребай, обкашляем, что делать будем.
– Так суббота же! – жалобно простонал Иван.
– Наша служба и опасна, и трудна. Не слышал, что ли? Ладно, можешь часам к одиннадцати подъехать. Поспи уж, чего там. И помни мою доброту.
– Сатрап ты, Сашка! – вздохнул Иван, понимая, что выходные окончательно не удались. Отряхивая штаны от сигаретного
Паника не отпускала. Ее тугие кольца уже напоминали даже не удава, а скользкого спрута, жирные щупальца которого сдавливали горло, не пропуская воздух в обескровленные легкие, обвивались вокруг желудка, корчившегося в пароксизмах боли, задевали сердце, бившееся неровно, с перебоями, то и дело пускаясь вскачь, тяжело бухая внутри грудной клетки, как кирзовые сапоги по асфальту. Во рту было горячо и сухо, зато в голове прохладно и как-то звонко.
Эта звонкая пустота поселилась там в тот момент, когда он увидел лежащего Родионова, на какую-то долю секунды перепутав его с самим собой. Вслед за пониманием, что Сергей окончательно и бесповоротно мертв, пришло не менее страшное осознание, что на его месте действительно должен был лежать он, Фомин, и только глупое спонтанное решение сходить за сигаретами, домашнего запаса которых ему хватило бы, пожалуй, на месяц, спасло его от смерти.
Егор понимал, что последние полтора месяца подсознательно ожидал чего-то подобного. Ему было страшно. И стыдно оттого, что он так боится. И нестерпимо жалко ни в чем не повинного Серегу, с которым они иногда по-соседски пили пиво, болея перед телевизором за любимый футбольный клуб. И именно из-за нелепой Серегиной смерти он понимал, что теперь ни за что не сдастся. Что дойдет до конца, стараясь победить и свой страх, и могущественного противника, решившегося на такой сильный предвыборный аргумент, как убийство.
«Катерину с Юлькой надо из города отправить, – думал он, прикидывая, как это сделать быстрее и надежнее. – До каникул неделя, а там всего ничего останется. Бог с ней, со школой. Здоровье дороже. Если я буду знать, что с Юлькой все в порядке, то не стану дергаться и психовать. А ясная голова мне сейчас ой как пригодится».
Хотелось выпить. Большими глотками замахнуть стакан виски. Но Егор понимал, что делать этого нельзя. Впереди был разговор с майором, который сейчас в одной из соседних квартир мучил Нину или Веронику. От жалости к этим женщинам у Егора снова сдавило горло. Он представил, что, случись все так, как было задумано автором жестокого сценария, сейчас стражи правопорядка терзали бы Катерину на глазах осиротевшей Юльки, а в соседней квартире живой и здоровый Родионов утешал бы своих баб, натерпевшихся страху.
Впереди была долгая ночь, за которую предстояло решить вопрос с отъездом семьи. Нужно было позвонить Насте и другим членам штаба, а также поставить в известность о случившемся Стрелецкого. Но панический спрут вызывал паралич воли, не давая поднять телефонную трубку.
Майор Бунин появился в квартире в начале одиннадцатого. Открывшая дверь Катерина проводила его в кухню с поджатыми губами, красноречиво выражавшими ее недовольство по поводу позднего визита.
– Ребенку спать пора, – в пространство сказала она, не глядя на Фомина и Бунина. Действительно, Юлькина мордочка, напуганная, но заинтригованная, маячила в недрах длинного коридора.
– Юльчик, ты иди в свою комнату и закрой дверь, – строго сказал Фомин, которому вовсе не улыбалось рассказывать про свои предвыборные страсти при ребенке. Того кошачьего концерта, который ему предстоял от Катерины, было вполне достаточно для его и без того измочаленных нервов. Юлька хотела возразить, но, видя непривычно строгое лицо отца, послушалась.
– Кать, поставь чайник. И бутербродов каких-нибудь надо сварганить, вы же, наверное, голодный?
– Не откажусь, – согласился Иван. – Давайте начнем, чтобы вас не задерживать. Для начала можно у вас паспорта попросить?
– Да, конечно, принеси, Катя. – Жена сделала еще более недовольное лицо, но все-таки вышла из кухни.
– Простите, как вас зовут?
– Егор Александрович. Можно просто Егор.
– Егор Александрович, как вы узнали об убийстве вашего соседа?
– Я возвращался домой с работы. Зашел в подъезд и услышал, что кричит Катя.
– Катя – это ваша жена? – уточнил Бунин.
– Да. Она очень страшно кричала, я испугался, что случилось что-то непоправимое, и побежал наверх.
– А что именно она кричала, вы не помните?
– Она звала меня по имени.
– А почему она вас звала, она знала, что вы зашли в подъезд?
– Нет, просто она увидела лежащего Серегу и решила, что это лежу я.
– То есть она перепутала вас с соседом?
– Вы знаете, я понимаю, что это абсолютно дико звучит, но когда я вбежал на площадку и увидел Родионова, то на какой-то миг мне самому показалось, что это я лежу. – Бунин с сомнением посмотрел на Фомина. – Мы достаточно похожи. Были. Рост, телосложение, прическа. Нас со спины даже дочка моя, когда была маленькая, перепутала. Он лежал ничком, и на нем была моя куртка, я ее привез из Италии.
– А почему на нем была ваша куртка?
– Когда Серега в первый раз ушел от жены, это давно было, лет десять назад, у него все теплые вещи остались дома, а жена в квартире замки поменяла, его не пускала и куртку не отдавала. На принцип пошла. Тогда дожди зарядили внезапно, а он в одной майке со свитером. В общем, я ему свою куртку отдал. Она ему в самый раз была, говорю же, мы одного телосложения. Ему эта куртка очень полюбилась, он ее, не снимая, носил, пока она не вытерлась уже до неприличия. Я ему как-то пару лет назад сказал, что, мол, Серега, хватит уже в тряпье ходить, а он ответил, что у него такой классной вещи никогда не было и больше не будет. И подначил меня, что если я ему другую свою куртку отдам, то он в ней еще десять лет ходить будет. Я себе из Италии как раз «Бербери» привез. Ну, в общем, подарил я ему новую куртку на день рождения. А себе потом в следующую поездку другую купил. Такую же. Только у него черная была, а у меня синяя.
В кухню вошла Катерина, которая все с так же поджатыми губами протянула Бунину два паспорта.
– Катерина, – Иван заглянул в один из паспортов, – Юрьевна, как вы узнали об убийстве?
– Я услышала шум в подъезде. Вернее, началось все с того, что я в окно выглянула и увидела, что Егор подъехал. Поставила ужин разогревать, но его почему-то долго не было. Потом хлопнула подъездная дверь, у нас пружина очень тугая, так что слышно, потом раздались какие-то шаги… Быстрые очень, бежал кто-то, а потом такой звук, что упало что-то. И снова подъездная дверь хлопнула. В общем, я посмотрела в глазок, но ничего не увидела. Тогда я вышла на площадку и… – Глаза Катерины набухли слезами, губы повело в сторону, и она приготовилась заплакать, снова переживая давешний ужас.