Вакантное место
Шрифт:
— Классная лекция, — сказал Эрик. — Никогда так быстро не умнел. А какой выдающийся товарищ! — толкнул он Андрея. — А?
— Ладно, Глеб, предположим, первый раунд за тобой. А теперь смотри. — Андрей встал, нагнулся и, крепко ухватив стул за переднюю ножку, оторвал его от пола, сбалансировал кистью и вскинул на вытянутой руке вверх.
— Теперь ты.
Эрик вскочил, завозился, покраснел от натуги.
— У меня только за заднюю выходит.
Глеб не двигался и лишь щурился, легонько покачиваясь на своем стуле.
— Что же ты ждешь?
— Жду, когда ты членораздельно сформулируешь, что хочешь этим доказать.
— Выжми.
— Допустим, я не выжму. Но, милый друг, что это доказывает? Существуют гантели, всякие там эспандеры, гири, и я за месяц накачаю себе такие бицепсы, что пляж в Пирита будет рыдать и плакать от восторга. Только что же это все-таки доказывает?
— Не можешь? Второй раунд за мной. А доказывает… Ну, что доказывать, если тебе все равно не понять! Ты хоть раз пробовал, с чем это едят? Знаешь, что чувствует человек, когда он вырезал на финише полколеса? Мир перевернулся. Солнце в сто раз ярче светит. Или так: тянешь, тянешь, крутишь, зубы скрипят, кажется, сам сейчас выскочишь из собственной шкуры, из собственной глотки, — и нет, нет хода, и ничего сделать не можешь. Знаешь, какая злость, ярость какая? Горе какое — умер бы! Знаешь ты это? Что же о тобой спорить, если ты никогда этого не испытывал? Ну и заткнись!
— Очень художественно излагаешь. — Глеб заслонился на миг сигаретным дымом и отмахнул его, явив снисходительную улыбку. — Приятно, когда в человеке сохранилась такая… будем говорить, юношеская горячность. Только пойми, друг милый, что мне, зрителю, все твои страсти-мордасти как-то без разницы. Выиграл ты — я с тобой порадуюсь. Проиграл — «пусть неудачник плачет». Но я-то за кулисы не пойду умиляться на его слезы! Спектакль окончен, занавес закрыт, зритель ушел домой к жене и преферансу, и за пулькой у него тоже дай бог какие страсти. Притом у этих страстей определенный денежный номинал. Завели бы вы тотошку, а? Знаешь, здорово было бы.
— Слушай, ты… — Андрей приподнялся со стула.
— Мальчишки, зачем метать икру? — примирительно пробасил Эрик. — Наукой доказано, что нервные клетки не восстанавливаются. Ну, Глебушка умеет сочинять парадоксы, а Андрюша умеет что-то другое, но ведь это не повод, чтобы портить друг другу такой отличный вечер! Знаете, за что я лично люблю спортсменов? И даже им завидую? Бродишь вот, мучаешься, сочиняешь сценарий — сюжет, динамика, крупный план, средний план, споришь, как кретин, башка гудит, черти зеленые мерещатся. А у них — полная ясность. Проходит мимо тебя по улице молодой бог, плечи — во, грудь — во, улыбка — во, женщины штабелями падают к его ногам, и он счастлив. Выпьем за это.
— Я больше не пью, — сказал Андрей и встал. — И вообще мне пора. Сколько с меня за коньяк?
Ему было противно все, и сам он себе тоже, и, как обычно в таком настроении, он шагал быстро, глядя поверх голов прохожих, и толкался, и его ругали, а он не замечал. Для кого все это, для кого? Для кого он тренируется, вкалывает и режимит? Для себя? А зачем? Квадратик с надписью «Мастер спорта» — приятная игрушка, ее лестно таскать на лацкане, ловя уважительные взгляды, но есть ведь у него уже такой квадратик… Дальше — зачем? Чтобы развлекать этих — Глеба и пегого Эрика? Выворачиваться им на потеху — так, что ли? В конце концов кому и чем он обязан? Ваське? Васька — хороший парень, но он утюг и он найдет себе другого, такого, как он, и будет с ним возиться, разрабатывать систему питания, конструировать колеса и все такое прочее.
Андрей говорил это себе тем горячее и сердитее, чем отчетливее чувствовал, что мысли его лезут куда-то не туда, и он мотал головой, отгоняя это ощущение, а оно сверлило и сверлило его: «Все равно ты подонок, Андрей Ольшевский, слабенький и слюнявенький, и коньяк Эриков ты пил, а денег с тебя все же не взяли, и ты пил и глупо предлагал выжать стул за ножку. Бр-р, до чего глупо и мерзко! И даже этим проклятым стулом ты их развлекал… Развлекал… Развлекал, как клоун!..»
Он спустился в метро, доехал до Сокольников, пошел по Преображенской и шел до тех пор, пока не понял, что забыл, где Ксенин дом, хоть тротуар кусай. Он нащупал в кармане пятак и решил, что вот сейчас он кинет этот пятак, и все станет ясно. «Орел» — ехать на сбор. «Решка» — не ехать.
Монета взлетела, покатилась и темным кружком легла возле урны. Андрей плюнул в урну, повернулся и побежал прочь. Он бежал мерно, как на тренировке, привычно раскачивая локтями и повторяя в ритме вдохов и выдохов «пятак упал, звеня и подпрыгивая» — фразу из старого школьного учебника. Фраза была связана с каким-то правилом грамматики. Правила Андрей не помнил.
14
Жара начала спадать, по вечерам солнце опускалось не на ровные зубцы дальнего леса, а в мягкие розовые подушки облаков и утром куталось в сероватую дымку. Тренировки стали менее утомительными и более приятными.
На шоссе выехали ввосьмером: пять темповиков-преследователей, два спринтера — Соколов и Калныньш и тренер Олег Пашкевич на мотоцикле.
— Олег Александрович, — обратился к тренеру темповик Игорь Николаев, — давайте проведем прикидочку. На полсотни. Установим контрольное время. Легонькое. Ну, порядка час двадцать.
Пашкевич считал, что лишние прикидки вредны: они нервируют команду, обостряя конкуренцию, и зряшно выматывают силы под влиянием этой конкуренции. Но сейчас его ребята были в хорошей форме, и пройти пятьдесят километров с раздельного старта в нежаркую погоду по ровной дороге — сущие для них пустяки. Кроме того, Олег, недавно занявший пост тренера и оставшийся для многих своих нынешних учеников пока только Олегом, не хотел выказывать власти по мелочам.
— Давайте, — согласился он. — Только без контрольного времени. Для себя, кто как сможет.
— Э, начальник, без контрольного не та игра. Неинтересно.
— А ты сам себе установи контрольное время. Скажешь мне, а я засеку.
Он затормозил. Спешились и гонщики. Затея Николаева понравилась. Олег вынул из кармана тетрадку в клеенчатой обложке, исписанную графиками стартов команды, и каждый из семерых сказал ему свою заявку.
Только Павел Соколов, когда подошла его очередь, посмотрел-посмотрел на цифры других и мотнул головой.
— Я не буду.
— Темнишь? — засмеялся Николаев. — Ты известный химик.
— Что мне темнить? Начальство считает, что я не в порядке. А ему виднее. Как пройду, так пройду, ломаться зря не стану.
Олег наметил последовательность стартов. Соколова и Калныньша он нарочно развел — на всякий случай, чтобы не разжигать тлеющее соперничество. Но когда гонщики выстроились в цепочку, Олег увидел, что Соколов стоит как раз вслед за Калныньшем.
— Постой, постой, это же не твое место!