Вакуумные цветы
Шрифт:
Глиссер задел за опустившийся в воду сук, нос застрял в лианах, но быстро освободился. Ведущий повернул судно и направил его в продолговатый черный фиорд, куда сбегала уходившая в мрачные глубины вода. Над узким заливом нависали ветки и мох, почти превращая его в тоннель. Когда судно проходило под навесом из перепутанных лиан, на палубу спрыгнул Курт. Ребел от неожиданности отпрянула, увидев его ухмыляющееся лицо.
— Готово, — сказал он.
Борс кивнул.
Судно остановилось. Ребел припомнила орхидею на геодезике, там было так же темно и тесно. Гретцин и Фу-я понравился бы этот остров. Ребел вглядывалась в тени, ее сердце громко стучало. Совсем рядом могло спрятаться сколько угодно комбинов, и их бы никто не обнаружил.
— Пошли, — сказал Борс.
Они двинулись вперед сквозь кустарник. Ребел шла в середине, Борс за ней, «росомахи» впереди и с боков. Уайет возглавлял отряд. Головка хищного вируса вонзилась в остров. Ноги скользили по гладкому, кое-где покрытому гнилью месиву из корней. Изредка на пути попадались грязные лужи соленой воды. Плещущееся о ветви море осталось далеко позади.
Идти было удивительно легко — наверное, Ребел помогали смутные воспоминания о жизни на Тирнанноге. Она успокоилась, ходьба занимала лишь малую часть внимания. Она коснулась пушистой ветки, и библиотека тихо подсказала: «Лиственница». А эти листья с пятью уголками — клеи. Вон та группа великанов — араукария чилийская. Ветви росли из одних стволов и врастали в другие. Породы деревьев перепутались: сучок ели торчал из дуба, калина вплеталась в смоковницу. Здесь использовался основной метод, применяемый биоинженерами комет, метод простой, но эффективный: свойства растений и окружающей среды сливались в единое целое. В приливных водоемах ползали крохотные крабы и морские анемоны. Ребел дотронулась до платы с данными об их жизненном цикле, но решила не углубляться в подробности.
— Теперь полегче, — бросил через плечо Уайет.
Земля под ногами стала выше и суше, деревья расступились. Люди шагали теперь цепочкой по затененным открытым участкам и почти физически ощущали, как давят на них сверху деревья, такие высокие и огромные, что свет не проходил сквозь их кроны. Прямые стволы заросли древесной светящейся губкой, в некоторых местах похожей на груды белых тарелок, а в других принявшей затейливые, сказочные очертания. Лес напоминал темный собор, полный синих блуждающих огней. Стены из растений заглушали рокот моря, слышалось только легкое поскрипывание — так скрипят стоящие на якоре деревянные суда. Ребел представляла себя то в трюме древнего галеона, то послушницей, свершающей тайный гностический обряд. Она сунула руку в карман накидки и нащупала плату, на которой еще в Гисинкфоре записала свою личность.
Отряд огибал небольшой водоем, в котором беспокойно пузырилась соленая черная вода.
— Здесь они удаляют приемопередатчики из черепов покойников, — сказал Уайет. Ноги проваливались в рыхлый настил. — Тела бросают в воду. Там их обгладывают рыбы.
Борс подобрал у кромки водоема то ли кость, то ли какой-то инструмент, взглянул на него и кинул в воду. Где-то невдалеке непрерывно текла струйка воды.
— Ну, где комбины?
— Не знаю, — несколько встревожено ответил Уайет. — Обычно они бывают здесь.
Ребел сжимала в ладони гладкую, немного жирную плату и чувствовала, как странный, причудливый остров наваливается на нее всей своей громадой. Она ощущала его как единый организм, различные части которого взаимосвязаны, и у каждого листа, каждого прутика свое скрытое от непосвященных назначение. Может быть, он разумен, а его повадки и мысли проявляются в изгибах ветвей и расположении цветов? Возможно, они бредут по закоулкам ума, как две капли воды похожего на ум Ребел, блуждают в лабиринтах памяти, пробираются среди черт характера. Она пристально посмотрела на свой сжатый кулак, а затем в темноту: и то и другое непостижимо.
— Сок уже должен был дойти до питьевых колонок, — заметил Уайет.
— Тогда почему ничего не происходит? — откликнулась Ни-Си.
— Заткнись! — гаркнул Борс.
Ребел больше не боялась комбинов. Если остров в каком-то смысле походил на ее мозг, то они — просто дурные мысли, обуревающие эти джунгли, столь же бессильные и нереальные, как и страх. Ребел припомнила свою психодиаграмму, и вокруг нее словно появились зеленые кружева, уменьшенная модель леса, мозг, наблюдаемый изнутри. Образ постепенно тускнел, ветви мало-помалу исчезали, и наконец осталась лишь странная круговая фигура, обнимающая голову Ребел наподобие наэлектризованного зеленого нимба.
Вдруг прямо перед ними что-то упало. Существо было ростом с человека, очень стройное и изящное. Тонкие, легкие руки доходили почти до пят, кожу покрывала короткая светлая шерсть. Она мягко поблескивала в темноте. Влажные большие глаза выразительностью напоминали лемура, но лицо было человеческое.
— Начальник Уайет, — произнесло существо.
Три «росомахи» одновременно выстрелили из пластмассовых пистолетов. Существо моргнуло. Длинные проворные пальцы потянулись ко лбу.
— Мы должны… — начало оно. И закричало.
Крепко зажмурившись и царапая ногтями лицо, существо упало на бок и завыло от боли.
— Есть! — воскликнул радостно Борс. — Теперь поднимемся вверх.
Все поспешили за Уайетом.
Ребел едва обратила внимание на прецедент. Она все еще размышляла, в чем разница между записью характеристик мозга на плате и при помощи деревьев. Возможно, разница объясняется тем, что человеческий мозг работает со скоростью электрохимических реакций, а дерево функционирует со скоростью биологических процессов обмена веществ и разложения. Мысль рождается в дереве так же неторопливо, но неуклонно, как вырастает новая ветка. Керамическая плата действовала бы только на уровне распада атомов, каждая законченная мысль длится вечность, живет дольше звезд. Такие платы следовало бы холить и лелеять десятки, сотни миллионов лет — время, которое потребовалось бы им для самовыражения. Отряд подошел к огромному дереву, короткие мертвые ветви которого спиралью обвивались вокруг ствола, образуя ступеньки лестницы. Люди полезли по ним вверх, держась обеими руками. «Какое-то хвойное дерево», — подумала Ребел. Сейчас она не могла дотянуться до библиотеки.
Подъему не было конца. Зеленый ободок все еще висел над головой Ребел, словно обрывок кружева. Она представила себе путешествие по загадочным изгибам и поворотам этой ленты, по кругу и еще раз по кругу… Огонек сознания исследует пути мысли. Но все это, конечно, фантазия. Если бы Ребел и впрямь в каком угодно смысле бродила по собственному мозгу, ответов на интересующие ее вопросы она бы в нем не нашла. Отряд, не отклоняясь ни на шаг, двигался к середине острова, и вот там, возможно, она их найдет. Ребел чувствовала, как ее метапрограммер неуклюже пытается вырваться из замкнутого круга. И тут с коротким щелчком включилась библиотека и сообщила, что о местоположении отряда можно судить по окружающей растительности, которая меняется по мере удаления от моря и карабканья вверх, к свету.
По коре ползали маленькие зеленые насекомые, питающиеся еще меньшими, неразличимыми для глаз мошками. Ребел остановилась и стала рассматривать насекомых. Одно осторожно и почтительно вползло на ее большой палец, как идолопоклонник, взобравшийся на руку божества. Уставясь в фасетчатые глаза насекомого, Ребел вообразила множественное изображение заполняющего весь мир лица, почерневшего и сморщенного, как сушеное яблоко. Это был старческий вариант ее собственного первоначального лица, суровый переменчивый лик, рот, беззвучно отдающий приказы. Это было лицо ее матери-волшебницы. Борс подтолкнул Ребел, и она снова пошла.