Валенки в форточке

Дело было зимой. Мы тогда ещё на старой квартире жили. Как-то поздним вечером в дверь постучали. Я как раз оладьи жарила, а дети в дальней комнате играли. Муж в тот день в ночную смену работал.

Открываю дверь – стоит мужчина лет пятидесяти в чёрном полушубке, рыжих унтах, белой кроличьей шапке. Видно, что в подпитии. Спрашивает, где прежний жилец. Говорю, переехал. Извиняется, уходит.

Только успеваю перевернуть оладьи румяной стороной

– Куда переехал?

– Не знаю, – отвечаю.

Уходит.

Дохожу до плиты – слышу шум на веранде. Выхожу – снова он!

– Что вам ещё?! – уже не скрываю раздражения. Тут он снова про старого жильца заводит разговор. Я не выдерживаю:

– Да не знаю я о нём ничего!

Провожаю незваного гостя за порог, закрываю дверь на веранде на замок.

Возвращаюсь к квартирной двери, дёргаю за ручку – не открывается! Закрыта на крючок! Каким образом? Видно, когда хлопнула дверью, крючок сам в петлю упал. Стучу, колочу в дверь. Дети не слышат. Но даже если бы и услышали, открыть они всё равно не сумеют, слишком малы.

А нетрезвый мужчина, услышав мою возню, вернулся. Выхожу к нему:

– Вот, всё из-за вас! Как я теперь домой попаду? У меня же там дети! И оладьи на плите!

На улице темень, мороз чуть не тридцать градусов. Без пальто холодно. Давай мы тянуть дверь вдвоём. Не поддается!

– А может, выломаем? – спрашивает незнакомец и смотрит мне прямо в глаза. Во мне назревает паника, но имущество ломать я не позволяю.

– А может, через форточку? – теперь я выжидательно смотрю на него. Он соглашается:

– Попробуем!

С трудом дотягивается до форточки на кухне, открывает. Снимает полушубок, накидывает мне на плечи. Карабкается на окно. Переваливается по другую сторону рамы большей частью тела, а дальше – не пролезает. Валенки зацепились за раму. Так и висит мой спаситель – вниз головой. Тут меня такой смех разбирает – умираю просто. Про себя, конечно, чтобы «форточник» не услышал.

Наконец, он догадывается выползти из обуви. Валенки остаются торчать в форточке, а сам он благополучно приземляется на комод. Открывает мне дверь. Сияет, довольный. На кухне – дым коромыслом. Оладьи на сковородке обуглились. Приоткрываю дверь, чтобы выпустить горелый запах.

– Иван Иванович, – тянет мне руку протрезвевший гость.

Я жму его большую шершавую ладонь. Называю своё имя. Предлагаю отметить знакомство чаем с оладьями. Он кивает. За разговором мы находим много общих знакомых.

Когда на кухню прибегают дети, Иван Иванович немного играет с ними, а затем уходит восвояси.

Знаю, что нет уже на белом свете того ночного визитёра, но, когда вспоминаю эту историю, всегда улыбаюсь.

Накинув пальто, я выбежала на улицу – в пургу, в темень. Подбежала к калитке и громко крикнула:

– Би-и-инго! Би-и-инго!

Прислушалась. Кроме завывания ветра, никаких звуков. Не слышно лая любимого пса. Третий день он не приходит домой. Пропал.

Мама, собираясь идти доить корову, так и сказала:

– Пропал наш Бинго. Наверное, волки съели.

Серые и вправду лютовали, таская по ночам не спрятанных хозяевами собак. Но я не верила, что Бинго погиб, и по нескольку раз на дню выскакивала на мороз и звала его.

Поздним вечером из Куратова приехала бабушка. Она навезла подарков, сладостей, мандаринов – приближался Новый год. Я поделилась с бабушкой горем. Она покачала головой, убирая в холодильник гостинцы:

– Даст Бог, найдётся твой Бинго.

Утром, когда мама уже ушла на работу, зашёл сосед дядя Миша. Теребя в руках чёрную кроличью шапку, поздоровался:

– Приветствую, хозяюшки. Я чего зашёл-то. Видел вашу собаку в двух километрах от села. Видно, машина сбила. Идти не может, лежит в кювете и скулит. Может, и взялся бы её тащить, да сил не хватит, из больницы недавно выписался.

Бабушка поблагодарила дядю Мишу за новость и велела мне одеваться. Мы вытащили из сарая деревянные сани, на них бабушка кинула старое одеяло, и вышли в дорогу. Уже издали мы увидели нашего белого пса – там, где он лежал, снег подтаял и потемнел.

У Бинго были отбиты задние лапы. Я помогла бабушке погрузить его на сани. Мы взялись за верёвку и потащили раненое животное.

Метель, бушевавшая два дня, стихла. Небо открылось. Солнце осветило занесённые снегом поля, деревья, деревню на пригорке. Морозный воздух бодрил. Бабушка много шутила, а я смеялась. На душе было легко и радостно.

Дома мы уложили Бинго рядом с печкой. Весь день я не отходила от своего друга, кормила его, гладила, приносила ему пить. Через неделю Бинго начал вставать, а ещё через неделю мы с ним уже гуляли.

Когда случилась эта история, мне шёл одиннадцатый год. Сейчас мне за сорок, но дороже подарка на Новый год я не припомню.

Вода никак не хочет светлеть. Это пятый таз. Каждый раз, когда я опускаю в чистую воду простиранные вещи, чтобы прополоскать, вода приобретает бурый цвет. А значит, вещи ещё грязные. И я опять меняю воду.

Грязную воду надо выносить во двор. Я могу нести лишь полведра. Мне шесть лет, и это моя первая стирка.

Час назад бабушка ушла в магазин и ещё не вернулась. Скорее всего, встретилась там с подругами. Магазин в селе – главное место общения.

Не знаю, почему мне пришла в голову мысль затеять стирку. Я достала из ящика за печкой грязное бельё. Из чугунка, стоящего на печке, налила в таз горячей воды. Холодную добавила из зелёного эмалированного бака. Каждую вещь тщательно намыливала хозяйственным мылом и тёрла на ребристой жестяной доске.