Валентайн
Шрифт:
И тут, впервые с тех пор, как поселились на земле родителей Роберта, мне захотелось очутиться где-нибудь в другом месте. Десять лет я стереглась змей, песчаных бурь, смерчей. Когда койот задушил мою курицу и тащил по двору, я его застрелила. Когда пошла наливать ванночку для Эйми и увидела в ней скорпиона – наступила на него. Когда гремучая змея свернулась под бельевой веревкой или рядом с велосипедиком Эйми, я убила её мотыгой. Кажется, каждый день или стреляла в кого-то, или рубила на части, или сыпала яд в чью-то нору. И без конца избавлялась от трупов.
Представьте: стою на веранде, одной рукой придерживаю живот, другой опираюсь на Старую Даму, как на костыль, а сама пытаюсь вспомнить, чем завтракала, – чашка
Представьте: она слышит название своего города, и какие-то чары спадают с неё. Трет глаза и морщится. Начинает говорить, слова шершавые, словно песок задувает в дверь.
1
«Фолджерс» – марка кофе.
Можно мне воды? Моя мама Альма Рамирес. Она работает в ночную, сейчас уже, наверное, дома.
Как тебя зовут?
Глори. Можно мне воды холодной?
Представьте: спрашивает, как будто о моей грядке с окрой, без интереса, и этот ужас, прячущийся за безразличием, вырвал что-то из меня, выпустил наружу. Через несколько лет, когда увижу, что дочь достаточно взрослая, расскажу ей, как у меня схватило живот внизу, стянуло холодом, словно там лед. В ушах загудело, ровно, тихо поначалу, потом всё громче, и вспомнились какие-то строчки стихов, которые читала в школе, зимой, перед тем как бросила учебу и вышла за Роберта, – «Жужжала муха надо мной… когда я умерла…» [2] и эти несколько жалких судорожных, холодных секунд, пока он не толкнулся в животе, я думала, что теряю ребенка. В глазах помутилось, и вспомнился другой стих, случайный, ни с чем не связанный. Странно: вспоминать сейчас стихи, если ни разу в голове не мелькнули за все эти годы, с тех пор как стала взрослой женщиной, женой и матерью, – а тут вспомнилось: «Этот час, как свинец… Запомнит, кто переживет» [3] .
2
Эмили Дикинсон (1830–1886). № 415.
3
Эмили Дикинсон. № 372.
Я выпрямилась, помотала головой, словно это могло прояснить, что передо мной происходит, стереть это страшное явление ребенка и ужасы, которые она перенесла, словно я могла вернуться в комнату и сказать дочери, это просто ветер, детка. Не обращай внимания, сегодня он не по нашу голову. Хочешь еще партию в джин? Хочешь, научу тебя в техасский покер?
Но только оперлась тяжело на ружье, а другой рукой взялась за живот. И сказала ей: сейчас принесу тебе стакан воды, а потом позвоним твоей маме.
Девочка тихо переступила с ноги на ногу, вокруг лица и волос возник ореол из пыли. На несколько мгновений она сделалась пыльным облаком, песчаной бурей, просящей помощи, ветром, молящим о милости. Рука моя сама потянулась к ней, другая за спиной прислонила винтовку к косяку. Девочка сильно наклонилась вбок – тростинка на ветру – и, когда я повернулась обнять её, чтобы не упала с веранды или самой чтобы не упасть, – так никогда этого и не пойму, – она чуть кивнула. Пыль затянула небо за её головой.
Пикап свернул с большой дороги и ехал к нашему дому. Когда проезжал мимо нашего почтового ящика, вдруг резко свернул, как будто водитель отвлекся на перепела, перебегавшего дорогу. Машину занесло к нашему баку, но он выровнялся и продолжал ехать. До него было чуть больше мили, ехал не торопясь, подымая за собой облако рыжей пыли. Кто бы он ни был, он ехал так, как будто точно знал, куда едет, и не торопился туда попасть.
Вот какие были мои ошибки. Когда увидела, что едет к нам грузовичок, я не позволила девочке обернуться, посмотреть назад, поэтому не могла спросить: Ты видела эту машину раньше? Это он?
Нет, я загнала её в дом, дала стакан ледяной воды. Сказала ей: пей медленно, а то вырвет. Девочка тихо повторяла: Хочу к маме. Хочу к маме. Хочу к маме. Эйми Джо вошла в кухню, услышала это, и глаза у неё сделались величиной с серебряный доллар.
Я съела пару соленых крекеров, выпила стакан воды, потом над кухонной раковиной стала мыть лицо, мыла, пока не включился насос и раковина не наполнилась запахом серы. Сидите тут, сказала им. Выйду на двор кое с чем разобраться. Вернусь – позвоним твоей маме.
У меня в животе болит, закричала девочка. Я хочу к маме. Во мне вдруг вспыхнула злость, желчью обожгло горло, и после мне было очень стыдно. Заткнись, я ей крикнула. Посадила обеих за кухонный стол и велела сидеть. Но так и не спросила у дочери, позвонила ли она шерифу. Вторая моя ошибка. А когда вышла на веранду, взяла винтовку, подошла с ней к краю и приготовилась встретить того, кто ехал, забыла проверить, заряжена ли. Третья моя ошибка.
Вот. Станьте-ка со мной на краю веранды. Посмотрите, как он въезжает не спеша ко мне во двор и останавливается прямо в десяти шагах от дома. Посмотрите, как он вылезает из кабины и с протяжным свистом оглядывает наш лысый участок. Хлопает дверью кабины, прислонился к капоту и озирается, как будто не прочь купить ранчо. Солнце облизывает его – освещает веснушки на руках, ветерок ерошит соломенные волосы. В утреннем свете он золотится, как топаз, но даже с моего места видны синяки у него на лице и руках и багровые кольца вокруг белесых голубых глаз. Ветерок пронесся по двору; он складывает руки на груди, пожимает плечами, смотрит по сторонам и спокойно улыбается, словно денек выдался – лучше не придумаешь. Он не совсем еще взрослый мужчина – парень.
Доброе утро – смотрит на свои часы. – Да уж день, пожалуй.
Я стою, сжав цевье, словно это рука любимой старой подруги. Я не знаю его, но вижу, что молод, не может быть земельным инспектором – они иногда наезжают сюда, убедиться, что подъездную дорогу держим свободной и не замусоренной. И не изыскатель, что заезжают почесать языком, узнать, не собираемся ли продать землю. И для добровольного помощника шерифа молод – тут я вспоминаю, что не спросила Эйми, позвонила ли она шерифу.
С чем пожаловал? спрашиваю.
Вы, наверно, миссис Уайтхед. Симпатичное у вас ранчо.
Не жалуемся. Пыльное, как везде. Говорю ровным голосом, но думаю, откуда он знает мою фамилию.
Он хохотнул, глупо, нахально. Да, похоже, говорит. Но мне как раз на руку. Проще ставить вышку там, где у матушки природы чисто и сухо. Выпрямился, шагнул вперед, ладони поднял. Улыбка на лице застыла, как стрелка на кухонных весах.
Слушайте, у меня случилась неприятность нынче утром. Вы мне не поможете?
Он делает еще шаг, я смотрю на его ноги. Поднимаю глаза – он держит руки над головой. Ребенок сильно пинает меня под ребра, я кладу руку на живот, хочется сесть. Два дня назад я стреляла в койота, он бежал рысцой к курятнику. В последнюю секунду отвела взгляд от мушки и промахнулась, а тут Эйми закричала – скорпион – я поставила ружье и схватила лопату. И сейчас не могу вспомнить, перезарядила ружье или нет. Старая Дама – это винчестер 1873 года; бабушка считала, что это самое лучшее ружье в мире. Я глажу большим пальцем шейку ложа, как будто она может подсказать мне: да или нет.