Валентина. Мой брат Наполеон
Шрифт:
— Вокруг особняка Брион до рождения ребенка необходимо установить особую охрану, — подытожил Наполеон.
Я поблагодарила его и с любопытством ждала продолжения разговора, так как видела, что его тревожило что-то еще.
— Люсьен! — наконец выпалил Наполеон.
— Не думаешь ли ты, что Люсьен участвовал в заговоре? — От изумления я открыла рот.
— Едва ли, и сам, очевидно, ничего не знал. Разве он не ехал вместе с нами? Но некоторые из его друзей, с которыми он не желает порвать, участвовали в заговоре. Следовательно, косвенно был замешан и он сам. Кроме того, он передоверил свои обязанности другим и позволил разрастись коррупции и взяточничеству. За собой оставил лишь одну функцию: управление французскими территориями в американской Луизиане. Наживается, продавая там монопольные права. Нужно принять против него суровые меры.
Как правило, Наполеон не возражал, когда кто-то из членов семьи зарабатывал деньги на продаже монополий или на каких-либо других подпольных сделках, при условии получения самим львиной доли барыша. Но недовольство Люсьеном постоянно росло. Столкновение произошло несколько позже, когда Наполеон объявил, что ведет переговоры с Соединенными Штатами Америки о продаже Луизианы. Люсьен пришел в ярость; ему удалось заручиться поддержкой Жозефа. В то время Жозеф являлся членом Законодательного корпуса и чрезвычайным послом без каких-либо чрезвычайных обязанностей, которые его бы беспокоили. Как рассказывал мне впоследствии Наполеон, оба — Люсьен и Жозеф — однажды ранним утром пришли в Тюильри и застали первого консула в ванне. Они знали, что Наполеона раздражает, когда к нему вламываются без предупреждения, но подумали, что, застигнув его врасплох, голым, окажутся в более выгодном положении.
— Парламент, — начал Жозеф мрачно, — никогда не согласится на продажу Луизианы.
— В любом случае глупо отказываться от французских владений в Новом Свете, — добавил Люсьен.
Взбешенный сопротивлением братьев и тем, что парламент может попытаться сдержать его, Наполеон властно заявил:
— Я продам Луизиану, что бы ни говорил парламент.
— Это противоречит конституции! — вскричал, неистово жестикулируя, обычно сдержанный Жозеф.
— Допускаю, — величественно произнес Наполеон, продолжая мыться.
— Предупреждаю тебя, Наполеон, — возбужденно проговорил Жозеф, — если ты и дальше станешь действовать подобными методами, я буду вынужден открыто выступить против тебя.
— И это заявляет мой старший брат, — усмехнулся Наполеон, — глава нашей семьи.
— Это место принадлежит мне по праву, — продолжал бушевать Жозеф. — Мне следовало с самого начала занять его, а не уступать тебе.
Наконец вышедший из себя Наполеон выскочил из ванны и подобно озорному мальчишке окатил Жозефа и Люсьена водой, хотя ему было вовсе не до шалостей. Братья, мокрые с головы до ног, но не умиротворенные, отступили и возобновили атаку в полдень в библиотеке Наполеона. С обеих сторон было сказано множество неприятных и горьких слов; в конце концов Наполеон швырнул в Люсьена табакерку, но тот, ловко уклонившись, растоптал ее.
— Вам будет интересно узнать, — заявил Наполеон, — что я принял предложение продать Луизиану за двенадцать миллионов американских долларов, и ни вы, ни парламент ничего не сможете поделать.
Немного погодя Жозеф все-таки сдался и принес извинения, но Люсьен остался непреклонным. Он написал и опубликовал анонимно памфлет, в котором выступал за восстановление монархии, давая понять, что Наполеон должен взять на себя роль крестного отца нового короля; и это он писал о Наполеоне, который сам мечтал о королевской или императорской короне. Ловкий и расторопный Фуше быстро установил личность автора и пришел, как и Наполеон, к выводу, что стойкий республиканец Люсьен таким путем попытался дискредитировать первого консула в глазах сторонников республиканской формы правления.
Но я забежала немного вперед.
— Люсьену конец, — заявил Наполеон, когда пришел навестить меня на другой день после неудавшегося покушения.
— Конец? В самом деле конец? — спросила я. — Не могу поверить. Ведь у тебя так сильно выражено чувство семейной привязанности, которое всегда преобладало над другими чувствами.
— Конец как министру внутренних дел, Каролина, — улыбнулся он несколько неловко. — Я произведу его в послы и направлю в Испанию. Ты, Каролина, согласна? — взглянул Наполеон на меня полушутя, полусерьезно.
В самом деле он вверял мне свои сокровенные планы и вполне искренне спрашивал моего совета? Если это действительно так, то я, безусловно, добилась значительных успехов!
— Считаю это мудрым и благородным поступком, — ответила я убежденно.
— Чувство семейной привязанности? — усмехнулся Наполеон. — Теперь у меня нет особой привязанности, кроме как к тебе.
Конечно же, он преувеличивал, поскольку никогда полностью не мог освободиться от обязательств по отношению к членам своей семьи, но было приятно сознавать, что я неожиданно выдвинулась на первое место.
— В сражении у Маренго я больше всего боялся, что, если меня убьют, моими преемниками будут никуда не годные братья, — проговорил Наполеон с грустью. — Но хватит! Все эти разговоры порядком тебя утомили. Как неосторожно с моей стороны! Ты должна отдыхать и избегать волнений, пока не родишь. Я стану молиться за благополучный исход.
— Ты… и молиться? — осмелилась я поддразнить.
Наполеон громко рассмеялся.
— Ты права, маленький непочтительный бесенок, я предоставлю молиться нашей преданной мамочке.
Я до сих пор ясно помню свои первые роды. Обо мне заботились три доктора и самая важная в тот момент персона — акушер. В революцию мужчины-акушеры вышли из моды, но Наполеон настоял, чтобы позвали этого франтоватого маленького человечка; причем только потому, что первого ребенка Жозефины принимал именно акушер, и Наполеон безоговорочно верил в их мастерство. Во время мучительных предродовых схваток он часто заходил в мою комнату, спрашивая нетерпеливо, долго ли ему еще ждать, словно сам был отцом будущего ребенка. Такое его поведение, поверьте, радовало меня больше всего. В один из моментов я слабо различила лицо Жозефины, склонившейся надо мной.