Валерия
Шрифт:
— Я пришел поговорить с вами касательно вашей дочери.
— Так вы от полковника? — спросила мистрисс Стенгоп.
— Нет, я с ним не знаком.
— Так почему же вы знаете мою дочь?
— Я имел удовольствие видеть ее у моего отца. Она гостила у нас в Кью.
— В самом деле! — воскликнула мистрисс Стенгоп. — Я этого не подозревала. Вы знаете, что она составила несчастную партию.
— Я знаю, что она вышла замуж, но, кажется, не несчастна.
— Вышла за полковника, который приходил сказать нам, что этот брак все равно, что не брак.
— Я именно за тем и пришел, чтобы вывести вас из заблуждения. Полковник слышал, что дочь ваша воспитывается у мистрисс Брадшау,
Это известие развеселило мистера и мистрис Стенгоп. Когда они успокоились, мистрисс Стенгоп сказала:
— Но вы говорите, что дочь моя вышла замуж. За кого же?
— Дочь ваша была влюблена в то время, когда полковник увез свою теперешнюю жену, и хотела вам в том признаться, предполагая, что вы не откажете ей в позволении выйти замуж. После бегства полковника, когда пронесся слух, что он увез ее, положение ее сделалось очень неловко, тем более, что многие утверждали, будто бы брак ее не имеет законной силы. Посоветовавшись с избранным своего сердца, она решила так: если мисс Стенгоп возвратится после этих слухов в дом своих родителей, скажут, что полковник, обманутый в своих ожиданиях, возвратил ее родителям, и тогда уже никакой брак не смоет пятна с ее имени. Лучше всего было бежать в свою очередь; этим можно было доказать, что с полковником бежала другая. Мисс Стенгоп была как следует обвенчана при почтенных свидетелях и немедленно привезена мужем в дом его отца, который одобрил сделанное, и теперь злая молва не коснется ни мисс Стенгоп, ни ее достойных родителей.
— Скажите же, за кого она вышла?
— За меня. Дочь ваша теперь в доме судьи Сельвина, куда она приехала прямо из-под венца и живет с моей матерью и сестрами. Отец хотел сам приехать к вам для объяснения, но он ужасно занят. Он вменил бы себе в особенное удовольствие видеть мистера Стенгопа у себя, в городе или на даче. Позвольте, мистрис Стенгоп, поцеловать вашу ручку.
— Каролина могла сделать и хуже, — сказала мистрисс Стенгоп, обращаясь к мужу. — Мистер Сельвин может быть сам судьею и даже лорд-канцлером. Мы рады вас видеть, мистер Сельвин; муж мой заедет по дороге к вашему отцу. А полковник-то, полковник! Подцепил учительницу! Ха-ха-ха!
Смех ее сообщился и мистеру Стенгопу, ласково протянувшему мне руку.
— Поздравляю вас, — сказал он. — Вы спасли честь моей дочери, и, — прибавил он, обращаясь к жене, — мы должны что-нибудь для них сделать.
— Надеюсь, вы простите Каролину.
— Разумеется, — подхватила мистрис Стенгоп. — Приведите ее к нам когда угодно. А полковник, полковник! Увез учительницу! Ха-ха-ха!
Так кончилась эта сцена. Если бы Стенгопы не были запуганы словами полковника о незаконности его брака и не были потом обрадованы его ошибкой, дело не обошлось бы, может статься, так мирно. Мне остается только прибавить, что мистер Стенгоп, во всем, по-видимому, повиновавшийся своей супруге, явился к судье Сельвину, и свидание их было самое дружеское.
Когда судья объявил ему, что сын его имеет достаточное состояние, он сделался вдруг очень щедр и определил дочери две тысячи фунтов в год при своей жизни и еще больше по смерти. Мать приняла Каролину очень ласково. Судья сказал мне, что знает, какую роль играла я в этом деле.
Мадам Жиронак, узнавши, какое деятельное участие принимала я в устройстве этих двух браков, сказала мне:
— Вы начинаете с того, Валерия, что жените других. Кончится тем, что вы найдете
— Это совсем другое дело, — отвечала я. — Помогать другим я готова, но из этого не следует, чтобы я и для себя искала того, чего вовсе не желаю.
— Предсказываю вам, Валерия, что вы выйдете замуж раньше года. Припомните мои слова.
— Хорошо, посмотрим, чья будет правда.
Настало спокойное время, продолжавшееся всю зиму. Я занималась своими уроками. Учеников у меня было много, и я копила деньги. На весну я ждала в Англию Лионеля и брата Огюста. Я ждала его с большим нетерпением; думала о нем каждый день. Мне ужасно хотелось узнать что-нибудь о родных. Мадам д'Альбре и Адель писали мне много писем; послания Адели были чрезвычайно забавны. Леди Батерст заезжала ко мне несколько раз. Я была в мире со всеми и сама с собою. Наконец, я получила письмо от Лионеля, в котором он извещал меня, что через несколько дней будет в Англии и насилу уговорил ехать с ним моего брата, который не мог совершить этой поездки на свои собственные деньги, а не хотел быть обязан другому. Наконец, однако ж, он согласился.
— Так я увижу тебя опять, мой Огюст! — подумала я и вспомнила о том времени, когда мы жили с ним у бабушки. Бедная бабушка! Как я ее любила, и как стоила она этой любви! Я подумала, чем была бы я, если бы осталась при ней, и наследовала ее небольшое состояние? Рассудивши, я увидела, что теперь мне лучше, и что, следовательно, все к лучшему. А насчет будущего я решила, что никогда не выйду замуж.
Мысли мои прервал какой-то незнакомый господин, пришедший к Жиронаку. Я сказала ему, что Жиронака нет дома, и что он возвратится, вероятно, через полчаса.
— Позвольте же мне его дождаться, — сказал незнакомец. — Я, впрочем, не хочу отнимать у вас времени; велите проводить меня в другую комнату, если вы заняты.
Я просила его сесть. Это был француз. Он хорошо говорил по-английски, но скоро узнал, что я ему соотечественница, и разговор наш продолжался по-французски. Он сказал мне, что он граф де Шаванн. Я должна описать вам его наружность: роста небольшого, но хорошо сложен; черты лица довольно изнеженные, но красивые. Женственное выражение его уничтожали усы, мягкие и вьющиеся. Обращение особенно приятное, разговор живой и умный. Он мне понравился в эти полчаса. Жиронак прервал наш tete-a-tete; кончивши дело (об издании какой-то пьесы для флейты), граф ушел.
— Вот кого выбрал бы я вам в мужья, — сказал мне Жиронак. — Не правда ли, очень любезный человек?
— Да. Кто он?
— Историю его рассказать недолго, — отвечал Жиронак. — Отец его эмигрировал с Бурбонами, но не сделался ни музыкантом, ни учителем французского языка. У него осталось немного денег, и он пустился в торговлю. Он ездил в Америку, Гаванну и Вест-Индию; перелетевши через Атлантический океан раз двадцать в продолжение последней войны, он нажил до 40, 000 фунтов. Во время реставрации он возвратился в Париж и принял свой прежний титул, оставленный им в торговле. Людовик XVIII принял его очень милостиво и сделал кавалером ордена Почетного Легиона. Он возвратился сюда для окончания своих дел и умер скоропостижно, оставив сына, которого вы сейчас видели. Это его единственный наследник; он один как перст на свете и получил большое состояние. Во время кончины отца он был еще в училище. Теперь ему двадцать четыре года, и он уже три года как владеет своим капиталом, находящимся в английском банке. Англия нравится ему, кажется, больше Франции; большую часть жизни он проводит в Лондоне. Он человек с большими дарованиями; хороший музыкант и даже композитор; вообще прекрасный молодой человек, под пару мадмуазель де Шатонеф. Остается сыграть свадьбу.