Валерия
Шрифт:
— Это действительно еще остается, и — останется.
— Но, что вы хотите, мадмуазель? — воскликнул Жиронак. — Кого же вам еще надо?
— Я согласна, что граф очень любезный человек. Разве этого мало? А вы хотите меня выдать за человека, которого я видела всего только полчаса. Благоразумно ли это?
— Он богат, знатен, даровит, красив, образован; вы сами говорите, что он вам нравится. Чего же вам еще?
— Он не влюблен в меня; а я не влюблена в него.
— Вы дитя; я не хочу терять напрасно труда отыскивать вам мужа. Умирайте старой девой.
И он вышел, притворяясь
— Он здесь, — сказал он, отвечая мне на непроизнесенный еще вопрос. — Я пришел спросить, когда нам приехать и сказать ли ему что-нибудь, прежде нежели он явится?
— Нет, нет, не говорите ему ничего, пусть сейчас приедет. Скоро вы воротитесь?
— Через полчаса. Я остановился на моей старой квартире в Суффольк-стрит. До свиданья.
Он удалился. Жиронаков не было дома, и они должны были возвратиться не раньше, как часа через два. Полчаса показались мне целою вечностью; наконец раздался стук в двери. Лионель вошел с братом Огюстом, который очень вырос и похорошел.
— Мадам Жиронак нет дома? — спросил Лионель.
— Нет.
— Позвольте представить вам Огюста де Шатонефа, лейтенанта в службе его величества короля французского.
Август поклонился, посмотрел на меня пристально, и изумление выразилось у него на лице.
— Извините меня, — проговорил он дрожащим голосом, — но — вы должны быть Валерия?. .
— Да, Огюст, я Валерия! — воскликнула я, бросаясь к нему в объятия.
Мы сели и заплакали. Лионель тоже не мог удержаться от слез.
— Зачем вы скрывали это от меня, Лионель? — сказал он через несколько времени.
— Я исполнял волю вашей сестры, — отвечал Лионель. — Теперь я оставляю вас наедине; вам есть много что порассказать друг другу. К обеду я возвращусь.
Он ушел. Я рассказала брату вкратце свою историю, и обещала сообщить ему подробности после. На вопрос мой о нашем семействе, он отвечал:
— Никто не подозревал, чтобы тебя скрыла у себя мадам д'Альбре. Она была, как тебе известно, в казармах до самого отъезда моего отца и говорила, что ты, вероятно, лишила себя жизни. Отец раза четыре в день ходил в Morgue узнать, не нашли ли твоего тела. Он сделался так печален, что многие боялись, как бы он не лишил себя жизни. Отец теперь в отставке, ты знаешь?
— Откуда мне это знать!
— Да. Прибывши с полком в Лионе, он подал в отставку, и живет с тех пор в По, в южной Франции.
— Бедный отец мой! — сказала я, заплакав.
— Я, как ты знаешь, получил позволение выйти из полка и служу с тех пор в 51-м линейном. Я получил чин лейтенанта. Отца я видел только раз с тех пор, как мы расстались с ним в Париже. Он очень переменился и поседел.
— Хорошо ему в По?
— Да. Я думаю, он хорошо сделал, что поселился на одном месте. Ездить с такою кучею детей разорительно. Он, кажется, только и может быть счастлив, когда узнает, что ты жива, это прибавит ему десять лет жизни.
— Он это узнает, — сказала я сквозь слезы. — Я поступила, как эгоистка, согласившись на предложение мадам д'Альбре; но в то время я сама не знала, что делала.
— Твой поступок был очень неестествен, и тебя за это осуждают.
— Расскажи же мне, что Николай? Он не любил меня но Бог с ним. Что он?
— Оставил отцовский дом.
— Он?
— Ты
— Не знаешь ли, что с ним сталось после?
— Знаю. Он писал мне, что управляет оркестром в каком-то городке. Но матери он не написал ни строчки.
— И вот его благодарность за ее любовь! Скажи же, что Клара?
— Вышла замуж и живет в Туре. Муж ее служит, не знаю где-то.
— А Софья и Элиза?
— Здоровы и хорошеют. Но все не то, что ты, Валерия.
— А Пьер, которого я щипала, чтобы меня услали с ним гулять?
— Славный мальчик.
— Однако расскажи ты мне теперь о себе.
— Хорошо но вот стучится Лионель. В другой раз расскажу.
ГЛАВА XI
Через несколько минут после Лионеля явились Жиронак и жена его, и время до обеда прошло в восклицаниях и поздравлениях, запечатленных живостью национального характера, от которой хозяева мои не отвыкли во время своего долгого пребывания в деловой столице Англии. К счастью, они знали почти всю историю моей жизни, так что мне пришлось объяснять им немногое.
Обед не ждет никого; и в продолжение моей полной приключений жизни я заметила, что ни горе, ни радость не делают людей глухими к обеденному звонку. В то са-мое время, как м-м Жиронак распространялась об удовольствии видеть у себя брата de cette chиre Valйrie, да еще к тому же si bel homme et brave officier, et d'une ressemblance si parfaite avec sa charmante soeur, доложили, что обед подан, и поток гостеприимного красноречия ее вдруг прекратился. Мосье Жиронак объявил, что все мы умираем с голода, и что лучше замолчать и подумать чем бы наверстать трату сил на все эти волнения.
Жена его засмеялась, сказала, что он un barbare, un malheureux sans grandeur q'вme, и повела Августа в столовую; она была au comble du dйsespoir, что обед сегодня самый плохой, но это не помешало нам найти его прекрасным. Когда подали кофе, явился; к моему удивлению, де Шаванн.
Жиронак поглядел на меня так лукаво, что я догадалась, что приход графа для него не неожиданность. Граф прежде никогда не бывал у него по вечерам.
Я смутилась при его появлении, и это не ускользнуло от его внимания, как узнала я после; однако ж он как человек образованный не дал этого заметить. Раздраженная несколько улыбками Жиронака, я призвала себе на помощь гордость и, конечно, вовсе не способствовала веселости вечера.
Невозможно было вести себя лучше Шаванна, надо отдать ему справедливость. Я невольно сравнивала его с другими. Узнавши о приезде брата, которого я не видела несколько лет, он не удалился тотчас же, как сделал бы другой, и не рассыпался в пустых поздравлениях по случаю события, слишком важного для фраз. Он не преследовал меня вниманием, которое было бы для меня тягостно в эти минуты, но выказал особенное желание сблизиться с Огюстом. Он обращался с ним с отличным уважением, хотя и был старше его чином. Разговор его был жив и умен и не лишен теплого чувства. В беседе было что-то привлекательное, и ему удалось — не знаю, с умыслом или нет — отвлечь внимание общества от моего дурного расположения духа.