Валет червей
Шрифт:
Морское путешествие тоже доставило детям массу удовольствия, а с момента, когда мы ступили на землю Англии, они не могли говорить ни о чем, кроме Эверсли. В Дувре нас встречал Дикон. Увидев его, Клодина бросилась к нему и обняла, в то время как мальчики стояли в стороне, улыбаясь. Дикон улыбнулся мне поверх головы Клодины, его глаза светились теплом, но я обнаружила в них и выражение триумфа, и тут же мелькнула мысль:» Даже сейчас он не может не думать о том, что победил «.
Но приезд еще не означал, что я приняла окончательное решение. Возможно, я совершила глупость, приехав
А какие воспоминания возвращались ко мне! Я давным-давно не видела Эверсли, но всегда ощущала, что здесь мой дом. Я не знала, почему это так, поскольку большую часть своей жизни в Англии провела в Клаверинге. Но здесь был дом моих предков. Он словно обволакивал меня; словно говорил: ты явилась домой. Оставайся дома. Это твой родной дом, Сабрина встретила нас очень тепло. Она была возбуждена не меньше молодых людей.
— Какой чудесный дом! — воскликнул Шарло.
— Но это не замок, — несколько презрительно добавил Луи-Шарль.
— Дома созданы для того, чтобы в них жить, — вставила Клодина. — А замки — чтобы осаждать их и отбиваться от врагов.
— В гражданскую войну и наши дома выполняли ту же роль, — сказала Сабрина. — Но сейчас давайте я покажу вам ваши комнаты, а дом вы осмотрите позже. Я уверена, что он вам понравится. Здесь есть где побродить, тут полно всяких уголков и закоулочков. Ваша мама хорошо знает его. Когда-то это был ее дом.
Дикон сказал, что утром, когда будет светло, он покажет им окрестности.
Мы отправились в отведенные нам комнаты. Я — в ту, в которой когда-то жила. Поднимаясь по лестнице, я ощутила некоторую печаль, поскольку, когда я была здесь последний раз, моя бабушка была еще жива… и мать тоже…
Сабрина понимала, о чем я думаю:
— Твоя бабушка скончалась с миром. Просто она не могла пережить смерть Сепфоры.
— Как и отец, — отозвалась я.
— Я понимаю, — она сжала мою руку, — но, милая моя Лотти, она бы не хотела видеть тебя здесь такой печальной. Она бы обрадовалась тому, что ты приехала.
Моя старая комната. Должно быть, прошло больше десяти лет с тех пор, как я последний раз была здесь, но я прекрасно помнила ее.
Сабрина сказала:
— Когда умоешься и переоденешься, спускайся вниз. Мы собираемся сразу же сесть за стол. Дикон решил, что вам следует хорошенько поесть с дороги.
Я умылась, переоделась. Спускаясь по лестнице, я услышала внизу оживленный разговор и смех. Все уже собрались в комнате для пуншей возле столовой, где, как я помнила, всегда собирались перед обедом. Я слышала высокий голос Клодины и хрипловатые мужские голоса.
Я вошла. На секунду все замолчали, а затем Дикон сказал:
— Ты помнишь этих близнецов, Лотти?
Сыновья Дикона! Им, должно быть, уже по двадцать. Неужели это возможно! Ведь я всегда представляла Дикона молодым человеком. Ему сейчас должно быть сорок три. У меня появилось ощущение, что прошлое ускользает от меня. Отец был прав. Если мы вообще собирались соединиться, следовало с этим поспешить.
Я хорошо помнила Дэвида и Джонатана. Они были Похожи на Дикона и друг на друга, что естественно для близнецов. Первым поцеловал мне руку Джонатан, а потом Дэвид.
— Я помню, однажды вы приезжали сюда, — сказал Джонатан.
— Мой милый мальчик, — сказал Дикон, — когда-то она жила здесь. Это был ее дом.
— Должно быть, интересно вернуться в места, которые были твоим родным домом, особенно если ты отсутствовал так долго, — заметил Дэвид.
— Это и в самом деле интересно, — ответила я, — но самое интересное, конечно, это видеть вас, вашу семью.
— Только не говори о моей семье, Лотти, — запротестовал Дикон. — Ведь это и твоя семья.
— Это верно, — подтвердила Сабрина. — Ну, что, похоже, все собрались. Давайте пойдем к столу? У нас очень темпераментный повар, и он будет метать громы и молнии, если мы позволим еде остыть.
Мы прошли в столовую, стены которой были завешаны гобеленами, в центре стоял стол, на концах которого стояли канделябры. Все выглядело великолепно. Сабрина села на одном конце стола, а Дикон — на другом, я — по правую руку от него. Клодина сидела между Дэвидом и Джонатаном, которых, как я заметила, забавляла ее двуязычная речь. Она очень хорошо говорила по-английски, поскольку ее обучала я, но иногда забывала, что мы находимся в Англии и переходила на французский, отчего братья-близнецы приходили в восторг. Луи-Шарль был молодым человеком, не терявшимся ни при каких обстоятельствах, так что между ним и Сабриной завязался разговор на смеси плохого французского — со стороны Сабрины — и отвратительного английского, на котором говорил Луи-Шарль. Дикон обращал внимание лишь на меня. Он постоянно наблюдал за мной, гордясь своей великолепной столовой, поданными блюдами и, как я была уверена, тем, что я все-таки поддалась его уговорам и решила навестить Эверсли.
Это был очень приятный вечер, и, когда настала пора расходиться, Клодина, пожалуй, выразила общее для всех нас чувство, сказав:
— Как чудесно, что мы все сейчас здесь. Только я боюсь, что сегодня мне не удастся уснуть. Я слишком взволнована.
— Сабрина настояла на том, чтобы проводить меня в комнату. Закрыв за собой дверь, она устроилась в кресле.
— Не могу передать тебе, как мы счастливы, что ты наконец здесь, Лотти. Дикон всегда очень много рассказывал о тебе, и всякий раз, отправляясь во Францию, уверял, что собирается уговорить тебя вернуться вместе с ним. Я слышала, что дела там складываются не лучшим образом. Я кивнула.
— Дикон полон дурных предчувствий. С некоторых пор он говорит, что тебе необходимо уезжать оттуда.
— Я знаю. Он говорил мне.
— Ну… это твой дом, ты знаешь.
Я покачала головой.
— Мой дом там.
— Как жаль, что с тобой не смог приехать твой отец.
— Нам всем жаль.
— Дикон говорит, что он самый настоящий джентльмен.
— Дикон прав.
— Но он стареет, конечно, а ты ведь все-таки англичанка, Лотти.
— Мой отец француз.
— Да, но ты была воспитана здесь. И трудно найти большую англичанку, чем твоя мать.