Валис. Трилогия
Шрифт:
— Для меня — нет.
— Они в самом деле не опубликовали важнейшую часть. О грибе. Они будут хранить это в секрете, сколько смогут. Однако…
— Что за гриб?
— Энохи.
— Энохи — гриб? — недоверчиво переспросила я.
— Гриб. Тогда это был гриб. Они выращивали его в пещерах, эти саддукеи.
— Господи Иисусе!
— Они делали из него грибной хлеб. Они делали из него отвар и пили его. Ели хлеб, пили отвар. Вот откуда появились два вида хостии, тело и кровь. По–видимому, гриб энохи был ядовитым, но саддукеи нашли способ обезвреживать яд — по крайней мере, что–то делали с ним, что он не убивал их. Они галлюцинировали с него.
Я засмеялась.
— Тогда они были…
— Да, они торчали. — Теперь смеялась и Кирстен, вопреки своему желанию. — А Тиму приходится каждое воскресенье подниматься в соборе Божественной Благодати и совершать причащение, зная обо всем этом, зная, что они просто перлись в психоделическом трипе, как малолетки на хипповом Хайт–Эшбери. Я думала, что это убьет его, когда он узнал.
— Тогда, по сути, Иисус был наркодилером!
Она кивнула.
— Двенадцать апостолов — это теория — контрабандой доставляли энохи в Иерусалим, и их схватили. Это лишь подтверждает, что разгадал Джон Аллегро… Если тебе довелось ознакомиться с его книгой. [79] Он один из величайших ученых по ближневосточным языкам… Он был официальным переводчиком Кумранских рукописей.
79
Имеется в виду книга Джона Аллегро «Священный гриб и крест» (1970).
— Я не читала его книгу, но знаю, кто он такой. Джефф рассказывал.
— Аллегро понял, что ранние христиане исповедали тайный грибной культ. Он вывел это из свидетельств в самом Новом Завете. И он обнаружил фреску или настенный рисунок… в общем, изображение ранних христиан с огромным грибом amania muscaria…
— Amanita muscaria, — поправила я. — Это красный мухомор. Они крайне ядовиты. Так, значит, ранние христиане нашли способ детоксифицировать их.
— Аллегро настаивал на этом. И у них были глюки. — Она начала хихикать.
— А гриб энохи существует на самом деле? — спросила я. Кое–что о грибах я знала: до брака с Джеффом у меня был парень, миколог–любитель.
— Ну, тогда наверняка был, но сегодня уже никто не знает, что это мог быть за гриб. Пока в Летописях саддукеев его описания не нашли. В общем, нельзя сказать, ни каким он был, ни существует ли он до сих пор.
— Быть может, он не только вызывал галлюцинации, — предположила я.
— Например?
Тут ко мне подошла медсестра:
— Вы должны уйти, немедленно.
— Хорошо. — Я встала, взяла пальто и сумочку.
— Наклонись, — поманила она и прошептала мне прямо в ухо: — Оргии.
Поцеловав ее на прощанье, я покинула больницу.
Вернувшись в Беркли и доехав на автобусе до старого фермерского домика, в котором жили я и Джефф, я еще издали увидела молодого человека, стоявшего нагнувшись у края крыльца. Я в нерешительности остановилась, гадая, кто бы это мог быть.
Низкий и толстый, светловолосый, он гладил моего кота Магнификата, [80] безмятежно свернувшегося клубочком у парадной двери. Какое–то время я наблюдала, размышляя, коммивояжер ли это, или кто другой. На нем были не по размеру большие брюки и цветастая рубашка. Выражение его лица, когда он ласкал Магнификата, было самым мягким из всех когда–либо виденных мною. Этот парень, который, несомненно, не видел моего кота раньше, излучал нежность и едва ли не осязаемую любовь, что и вправду было для меня совершенно новым. Такая добрая улыбка встречается на самых ранних изваяниях Аполлона. Полностью поглощенный ласканием Магнификата, парень не замечал меня, хоть я и стояла недалеко. Я смотрела, очарованная, ибо Магнификат был побывавшим в переделках старым котярой, обычно не подпускавшим к себе незнакомцев.
80
Кличка кота шуточная: «Магнификат» — хвалебная
песнь, часть англиканской вечерни, названная по первому слову латинского текста — «Величит (душа моя Господа)», «Magnificat (anima mea Dominum)», в то время как
«кот» по–английски — «cat».
Внезапно парень поднял глаза. Он робко улыбнулся и неуклюже поднялся.
— Привет!
— Привет. — Я направилась к нему, осторожно и очень медленно.
— Я нашел эту кошку. — Парень моргнул, все еще улыбаясь. У него были простодушные голубые глаза, без всякого намека на коварство.
— Это моя кошка, — ответила я.
— Как ее зовут?
— Это кот, и его зовут Магнификат.
— Он очень красивый.
— Кто ты?
— Я сын Кирстен. Я — Билл.
Это объясняло голубые глаза и светлые волосы.
— Я — Эйнджел Арчер.
— Я знаю. Мы встречались. Но это было… — Он нерешительно замолчал. — Я не помню когда. Меня лечили электрошоком… У меня плохо с памятью.
— Да. Должно быть, мы действительно встречались. Я как раз из больницы, навещала твою маму.
— Могу я воспользоваться твоим туалетом?
— Конечно, — я достала из сумочки ключи и открыла дверь. — Извини за беспорядок. Я работаю, и у меня не хватает времени, чтобы наводить чистоту. Туалет за кухней, в задней части. Просто пройди дальше.
Билл Лундборг не закрыл за собой дверь, и я слышала, как он шумно мочился. Я наполнила чайник и поставила его на плиту. Странно, подумала я. Это тот самый сын, которого она высмеивает. И она высмеивает нас всех.
Показавшись вновь, Билл Лундборг застенчиво стоял, с беспокойством улыбаясь мне, ему явно было неловко. Он не спустил за собой. Затем я вдруг подумала: он только что вышел из больницы — из психушки, точнее говоря.
— Хочешь кофе?
— Конечно.
На кухню зашел Магнификат.
— Сколько ему лет? — спросил Билл.
— Я даже и не знаю. Я спасла его от собаки. Я имею в виду, он был уже взрослым, не котенком. Наверно, жил где–то по соседству.
— Как Кирстен?
— Совсем неплохо. — Я указала ему на стул. — Садись.
— Спасибо.
Он уселся, положив руки на стол и сцепив пальцы. Его кожа была такой бледной. Не выпускали на улицу, подумала я. Держали взаперти.
— Мне нравится твой кот.
— Можешь покормить его. — Я открыла холодильник и достала банку с кошачьей едой.
Пока Билл кормил Магнификата, я смотрела на них обоих. Осторожность, с которой он черпал ложкой корм… Методично, очень сосредоточенно, как будто то, чем он был увлечен, было крайне важным. Он весь сконцентрировался на Магнификате, и, следя за старым котом, снова улыбался — улыбкой, которая тронула меня так, что я вздрогнула.
Разбей меня, Бог, вспомнила я по какой–то необъяснимой причине. Разбей и убей меня. Они измывались над этим ласковым и добрым ребенком, пока в нем почти ничего не осталось. Выжигали ему мозги под предлогом, что лечат его. Е***ные садисты, думала я, в своих стерильных халатах. Что они знают о человеческом сердце? Я была готова разрыдаться.