Вальсирующие со смертью
Шрифт:
— А потом он меня здесь же и пришьет.
— Нет. Убивать он будет вас на своей даче.
Катя раскрыла глаза еще шире. Это были красивые глаза темно-изумрудного цвета.
— И вы так спокойно об этом говорите?
— Моя забота, чтобы он вас не убил по-настоящему. Поверьте мне, я сумею это сделать. Но нам нужен сам факт того, что он пошел на убийство, совершил его и избавился от трупа. Детали мы обсудим позже. Я напишу сценарий, которому мы будем следовать, а Добрушин исполнит роль статиста.
— И такой зверюга пойдет у вас на поводу?
— Пойдет, если все будет выглядеть достоверно. А для начала нужно говорить только правду. Вы не сумеете разыграть легенду, да и ни к чему. Вы хороши в собственном состоянии. Во всяком случае, ему может понравиться строптивая дикарка.
— Спасибо за комплимент. То-то от меня все мужики шарахаются.
— Тем интереснее ему будет вас завоевывать. Ведь он привык чувствовать себя королем. Женщины быстро сдаются, и он тут же теряет к ним интерес. Они не вызывают в нем жалости и сострадания.
— Откуда вы все это знаете?
— Не я. Мой друг Ирвин Хорст, очень тонкий психолог, талантливый сценарист и блестящий мастер диалогов, имел привычку читать мне наброски новых сценариев. Я работал с ним на четырех его картинах. Это боевики, фантастика, детективы, одним словом, сказки, развлекательное кино. Но он так выстраивал сюжет и так точно ставил акценты, что зрители верили его бредням. Он в первую очередь знал, чего от него ждет зритель. Он сам становился зрителем и критиковал собственный сценарий. Так он научился шлифовать материал, доводить его до нужной температуры и вовремя ставить точку. Мы пойдем тем же путем. Добрушин станет зрителем дешевого ужастика. Но мы должны отшлифовать его до такой степени, чтобы его в действительности охватил ужас. Если мы ошибемся, то он убьет вас по-настоящему.
Катя покачала головой.
— Нет, вы и впрямь сумасшедший. Мы не в Голливуде. Здесь нет красивого кино. Сплошная чернуха, замешанная на бездарности. Если убийца хватает нож, то он пускает его в ход, а не изображает оскал клыков и не прыгает перед жертвой десять минут, вытанцовывая всякие змеиные выпады и глупые прыжки. Все проще.
— Согласен. Но наш случай особый. Добрушин романтик. Он надевает ритуальный мундир с эполетами, танцует вальс при свечах, пьет шампанское. Он наслаждается победой. А когда делает этот самый выпад, то, кроме опустошения, ничего не получает. Остается брать лопату и заниматься черной работой. Весь кайф остается в вальсе. И от него он никогда не откажется.
— А если не получится?
— Я профессионал, Катя. Вопрос неуместен. Завтра я уеду в Питер на один день за своими чемоданами, в которых лежит мое достояние и мои достижения. Сплошная техника. Вы опускаете письмо в ящик и ждете его звонка. В это время у вас делают ремонт. Я купил себе неплохую машину для разъездов. У вас есть права?
— Нет.
— Жаль. Хорошо бы вам приехать на первое свидание на сверкающем кабриолете. Но обойдемся без лишнего шика. Послезавтра я вернусь, и мы начнем репетиции. Будьте умницей и старайтесь.
— Вообще-то я способная. Только куда все подевалось? Трудно оставаться красивой, когда тебя постоянно бьют мордой об асфальт.
— Душу о камень не разобьешь, поверьте мне на слово. Если бы я в вас сомневался, то не подошел бы у райотдела. Но мне одного взгляда хватило, чтобы понять, что вы достойная партнерша. Нас двое — он один. У нас есть деньги — у него их нет. Партия в покер без ограничения ставок. Выигрывает тот, кто богаче.
— Это Америка приучила вас мерить все на деньги?
— Дело не в стране, дело в ставке. Я бы не стал играть с Добрушиным на Уголовный кодекс. Он ставит на кон чужие деньги и позволяет себе мухлевать, обыгрывать и вместе с выигрышем пить кровь проигравшего. Против такого игрока надо ставить только деньги. До тех пор, пока он не захлебнется.
— Я плохо вас понимаю.
— Поймете. Но сейчас меня беспокоят некоторые мелочи. У нас есть конкуренты. Третий игрок. И мне пока не понятно, какие ставки он хочет выложить на стол. А втемную я играть не привык.
— Ох, Ник-Ник, тянете вы меня в пропасть.
— Конечно, только падать в нее будет другой.
Он улыбнулся.
5
Звонки, звонки, сплошные перезвоны. Добрушин закончил изучать дело Калгана и, захлопнув папку, долго разглядывал цветную фотографию, где красовалась Раечка и полковник, мило улыбающиеся в беседке.
Кому, как не ему, знать, где находится эта беседка. Фотография была приобщена к делу, и уничтожить ее или потерять он не мог. Сейчас он старался об этом не думать. Все решится само собой по ходу дела, но не теперь. Слишком взволнован, слишком возбужден. Можно напортачить, потом не расхлебаешь. Он снял трубку и набрал нужный номер. Звонки, звонки, сплошные перезвоны.
Игорь сидел на кухне и пил кофе вместе с Максимом. Что-то его настораживало в этом парне, но он считал свое волнение пустым из-за собственной мнительности и впечатлительности.
— Что еще вам удалось выяснить, доктор? — спросил Максим.
— Не очень много. Самый неприятный момент заключается в том, что все три заявления в милицию косвенно касаются меня.
— Каким образом?
— А таким. Раиса Блохина, Людмила Вельяминова и Елена Григорьева прикреплены к нашей поликлинике. Первые две женщины обслуживались мной. Обидно то, что, кроме Вельяминовой, никто не имеет отношения к нашему бизнесу. Но если начнут копать, то доберутся до остальных. За последние полгода я констатировал шесть смертельных случаев. Все с одним и тем же диагнозом.
Шесть одиноких женщин чьи квартиры были проданы.
— Стоит ли об этом думать? Женщин нет, остался только пепел на полках в крематории, и до сих пор никем не востребованный. Никаких улик, никаких доказательств. Другой вопрос — лекарство. Как с этим дело обстоит?
— Человек, который мне его доставал, недосягаем. До него они не доберутся. И потом, он не враг самому себе и ни в чем не признается. Продать такое лекарство то же самое, что совершить преступление.
— Отар Георгиевич очень беспокоится на ваш счет.