Валюта любви. Отважное путешествие к счастью, уверенности и гармонии
Шрифт:
Я не могу сообщить моим родителям о своей беременности, и мне не к кому обратиться. Джек устраняется. Уверена, он напуган, но чувствую себя всеми покинутой. Отправляюсь в клинику абортов USC и лежу в одиночестве на холодном столе из нержавеющей стали, полная стыда и ненависти к себе. Без наркоза доктор открывает мою матку и вычищает ее. Я меняюсь навсегда. Больше нет невинного младенца. Это моя вина.
Мы с Джеком продолжаем наши отношения, используя средства контрацепции. Тем не менее в нем постепенно пробуждаются ревность и собственнический инстинкт. Он думает, что моя одежда обнажает слишком много тела, и не хочет, чтобы я ходила на пляж или в ночные
Лодочный спорт, парк Марин Стадиум, Лонг-Бич, 1978 год
Модельное агентство La Model
1977 год, швейный квартал Лос-Анджелеса
Бутик Nobby’s закрывается, поэтому я работаю официанткой в местном гастрономе и девушкой в стеклянном ящике в супермаркете. Но жажду вернуться в бизнес моды. Просматривая объявления о найме в газете Los Angeles Times, нахожу одну вакансию: компании требуется модель для подгонки купальных костюмов. Понятия не имею, что такое модель для подгонки, но, во всяком случае, пойду и выясню.
Компания High Tide Swimwear находится на Бродвее в швейном квартале Лос-Анджелеса – дымка смога, развязки автострад и небоскребы. Бездомные люди с тележками, наполненными скарбом, тянутся вдоль заваленных мусором улиц. Бесцветные здания покрыты граффити с метками банд.
Ограда с колючей армированной лентой по верху окружает мой пункт назначения, а окна закрыты решетками. Припарковав свой красный спортивный автомобиль Datsun 240Z на улице перед закопченной крепостью, звоню по домофону у металлической двери.
Я встречаюсь с рыжеволосой женщиной по имени Аллейн, с сильным техасским акцентом. Ей около тридцати пяти лет, и она выглядит круто в узких джинсах, сапогах на высоком каблуке и длинном пальто из меха красной лисицы. Почему-то на петличке ее джинсовой рубашки висит круглая граненая хрустальная подвеска от люстры. Она меня заинтриговала.
Ее дизайнерская студия – яркая белая комната с серым промышленным ковролином. Стойки на колесиках забиты купальниками, а эскизы моделей пришпилены к стенам. Цветные маркеры разбросаны по ее белому столу, плюс пластиковая тарелка с ребрышками барбекю, бобами и початком кукурузы и кока-колой.
Она берет со стеллажа раздельный купальник.
– Вот, дорогая, примерь это, раздевалка там, – она указывает на небольшую кабинку.
Я надеваю бикини и выхожу.
– О, ты просто маленькая Овечка! (Она так называет меня и сегодня.)
Она берет сантиметровую ленту и протягивает ее между моими ногами и через левое плечо, чтобы получить измерение туловища. Затем измеряет расстояние между
– Ты идеальна! Не могу в это поверить! Ты хоть представляешь, скольких девушек я измерила за последний месяц? Это потрясающе, перезвоню тебе сегодня.
Когда она звонит позже, чтобы предложить мне эту работу, я торгуюсь с ней и поднимаю оплату с 3,75 до 4,25 доллара в час.
Моя работа в качестве модели для подгонки заключается в примерке купальников, в то время как Аллейн или лекальщик скалывает их булавками, режет, пишет на них, чтобы усовершенствовать конструкцию или подогнать детали. Аллейн работает с зажженной сигаретой во рту. Ее руки дрожат, когда она сосредоточивается и разговаривает с купальником. «Давай, ты, ублюдок», – говорит она, натягивая ткань, разрезая и сажая ее на булавки.
– Хорошо, это выглядит лучше. Повернитесь, Овечка, дай мне посмотреть сзади.
Между подгонками я хожу по офису в ярко-розовом халате, чтобы всегда быть готовой переодеться.
Когда нет примерок, крою образцы. Водружаю массивные рулоны ткани длиной по пять футов на свой раскройный стол и экономично раскладываю лекала. Я использую тяжелые железные гири в качестве грузиков, чтобы выкройки не смещались. Затем обвожу детали черным маркером или белым портновским мелком, снимаю гири, скалываю слои булавками и крою.
Затем собираю все обрезки вместе с выкроенными деталями и складываю их в пластиковый пакет Baggie с ксерокопией спецификации. Теперь пришло время нарезать «спагетти», используемые для шейных и задних завязок. Это просто головная боль. Идеально параллельные полосы лайкры размером 152,5 см на 52,5 см – это проклятие моего существования, потому что лайкра ускользает из-под моих ножниц во время кроя. На моей правой руке полно мозолей и волдырей, но мне все равно, потому что я люблю свою работу и мне нравится мой наставник Аллейн.
Работая в High Tide, узнаю, насколько разнообразна и всеобъемлюща индустрия моды. Все приветствуются, будь вы гей, транссексуал, традиционной ориентации или выходец из любой страны на свете. Такой проблемы не существует.
Мне исполнилось восемнадцать лет во время моего второго года работы в High Tide. Мы снимаем нашу рекламную кампанию, и моя задача состоит в том, чтобы организовать процесс и посадить костюмы на двенадцать моделей. Никогда не была в настоящей студии голливудского фотографа, поэтому по секрету выясняю все необходимое. Я просто модель для подгонки у конструктора одежды, а не настоящая фотомодель. Внезапно раздается громыхание на съемочной площадке, когда Рон Харрис, фотограф, прямо в студии увольняет модель за ее маленький рост, а затем орет мне в гримерку на верхнем этаже:
– Эй, почему ты не в костюме?
Так все и началось. Я готовлю кампанию, а затем прошу президента High Tide платить мне такую же сумму, как и другим моделям, и договариваюсь о 800 долларах за день работы. Это намного больше, чем 4,25 доллара за час. Если мне этого хватало на жизнь, вероятно, смогу сама оплачивать учебу в школе дизайна одежды в FIDM. Я ушла из Серритос-колледжа, потому что узнаю намного больше из практики, работая в швейной промышленности.
Я решаю обзавестись агентом и прохожу собеседование в четырех ведущих голливудских агентствах. В трех местах меня берут. Выбираю то из них, которое, по моему мнению, проводит больше фотосъемок. В High Tide мне позволяют отлучаться, когда у меня просмотры или заказы на мероприятия, поэтому продолжаю работать на обеих работах и учу плавать по выходным.