Валютные войны
Шрифт:
Несмотря на то что ревальвация и инфляция могут рассматриваться как экономические эквиваленты, если мы говорим об увеличении цен, существует одно важное различие. Ревальвация может быть взята под контроль, если Китай управляет колебаниями разницы между долларом и юанем, даже когда ФРС задает основной курс. А инфляция развивается бесконтрольно. Она может возникнуть в каком-нибудь одном секторе, например в секторе еды или топлива, и быстро и непредсказуемо распространиться. Инфляция могла создавать замкнутый круг из продавцов, поднимающих цены в ответ на поднятие цен другими продавцами.
Инфляция стала одним из катализаторов протеста на площади Тяньаньмэнь в июне 1989 года, который закончился расстрелами. Консервативная партия Китая рассчитывала на стабильное отношение юаня к доллару
США выиграли первый раунд валютной войны. Это был всего лишь первый раунд в бою тяжеловесов, в бою, который мог бы состоять из 15 раундов. Оба боксера все еще стояли, США выиграли первый раунд по очкам, не с помощью нокаута. Тренером в американском углу стояла ФРС, готовая исправить любое повреждение. У Китая тоже были свои помощники – жертвы КС по всему миру. Скоро гонг возвестит начало второго раунда.
Когда воюющие стороны используют свое оружие в любой войне, те, кто участия в войне не принимает, тоже страдают, и валютная война – не исключение. Инфляция в США ушла не только в Китай, но и на рынок. С помощью комбинации из активного торгового баланса и потоков спекулятивного иностранного капитала инфляция, возникшая из-за того, что США печатали деньги, скоро появилась в Южной Корее, Бразилии, Индонезии, Таиланде, Вьетнаме, и не только. Глава ФРС Бернанке тут же применил подход «обвини жертву», говоря, что пострадавшие страны не должны винить никого, кроме себя, потому что они отказались разрешить своей валюте превысить курс доллара, чтобы сократить активный торговый баланс и замедлить поток спекулятивного иностранного капитала.
На болеутоляющем языке центральных банков Бернанке сказал:
«Те, кто принимает решения на рынках, имеют широкий выбор разнообразных инструментов, которые могут быть использованы для поднятия экономики и предотвращения чрезмерного ускорения экономического развития, включая регулирование валютного курса. Возрождающийся спрос на отсталые рынки сильно повлиял на резкое увеличение товарных цен. Если обобщать, то поддержка недооцененных валют некоторыми странами повлияла на общемировые расходы, которые являются несбалансированными и нестабильными».
Такое высказывание явно не принимает во внимание тот факт, что множество товаров, покупаемых жителями этих стран, например, пшеница, зерно, масло, соя, строевой лес, кофе и сахар, оцениваются мировым, а не частным рынком. Когда частные рынки набавляли цену в ответ на печатание денег Федеральным резервом, цены поднимались не только на этих рынках, но и по всему миру.
Вскоре эффекты печатания денег ФРС чувствовались не только на относительно успешных развивающихся рынках Восточной Азии и Латинской Америки, но также и в гораздо более бедных странах Африки и Ближнего Востока. Когда фабричный рабочий живет на $12 000 в год, поднимающиеся цены на еду причиняют ему неудобство. А вот когда крестьянин живет на $3000 в год, поднятие цен на еду – это уже граница между едой и голодом, между жизнью и смертью. Гражданские забастовки и восстания начались в Тунисе в 2011 году и вскоре распространились в Египте, Йемене, Иордании, Марокко, Ливии, и в основном это было реакцией на взвинчивание цен на еду и топливо, не считая снижения стандартов жизни из-за диктаторов и отсутствия демократии. Страны Ближнего Востока ограничили свой бюджет, чтобы поддерживать производство важнейших продуктов, таких как хлеб, чтобы снизить худшие эффекты инфляции. Таким образом, проблема инфляции превратилась в денежную проблему, особенно в Египте, где сбор налогов стал хаотическим, а доходы от туризма почти исчезли из-за последствий арабской весны. Ситуация стала настолько мрачной, что «Большая восьмерка», встретившись в Довиле, Франция, в мае 2011 года, собрала $20 млрд в качестве финансовой поддержки Египта и Туниса. Бернанке и до этого не понимал трудностей обычных американцев, а теперь он не понимал и трудностей всего мира.
Оставалось понять, сможет ли «Большая двадцатка» помешать денежной политике США, которые заполонили мир долларами и вызвали всемирную инфляцию в ценах на еду и топливо. В свою очередь, у США есть в G20 союзники, например Франция и Бразилия, которые могут давить на Китай, чтобы тот ревальвировал юань. США считали, что все – Европа, Северная и Латинская Америки – будут только в плюсе, если Китай ревальвирует юань и увеличит внутреннее потребление. В теории это, может, и правда, но стратегия США наводнять мир долларами в настоящее время приносит только вред. Китай и США вовлечены во всемирную игру «Ястребы и Голуби», в которой Китай придерживается своей экспортной модели, а США пытаются убрать преимущества Китая в экспорте. При этом инфляция коснулась не только Китая, и весь мир был готов к угрозе. Предполагалось, что «Большая двадцатка» создаст форум для координирования всемирной экономической политики, но это выглядело, скорее, как детская площадка с двумя задирами, которые заставляют других ребят выбирать, за кого они будут.
Во время подготовки к саммиту лидеров G20 в Сеуле в ноябре 2010 года Гайтнер пытался загнать Китай в угол, озвучивая статистические данные за тот период времени, когда активный торговый баланс стал неустойчивым. В общем, любой ежегодный активный торговый баланс, превосходящий 4 % ВВП, рассматривается как знак того, что валюта страны, имеющей такой баланс, должна быть ревальвирована, чтобы склонить условия торговли в сторону стран с дефицитом торгового баланса, как, например, США. Это случалось автоматически при золотом стандарте, но теперь требовались банковские действия.
Идея Гайтнера прошла мимо ушей. Он хотел сделать Китай целью, но, к несчастью для него самого, целью стала Германия, потому что активный торговый баланс Германии был так же велик, как и китайский, если считать его в процентах от ВВП. По системе Гайтнера немецкая валюта – евро – тоже должна была быть ревальвирована. Германия и остальная Европа хотели этого меньше всего, учитывая их сомнительное экономическое восстановление, слабость их банковской системы и важность немецкого экспорта в целом. Не найдя поддержки ни в Европе, ни в Азии, Гайтнер отказался от своей идеи.
Вместо того чтобы ставить ясные цели, лидеры Сеульского саммита предложили идею «индикативных рекомендаций» для понимания того, когда активный торговый баланс поднимается до неустойчивого уровня. Разработка более точного описания данных рекомендаций была предложена финансовым министрам и председателям центробанков. В феврале 2011 года министры и банкиры встретились в Париже и пришли к консенсусу по поводу того, какие факторы могут служить индикаторами. Но они так и не решили, какой именно уровень каждого индикатора считается нормальным, а какой не считается, согласно все тем же индикативным рекомендациям. Этот процесс подбора определений был оставлен до апреля, а в итоге – и до ежегодной встречи лидеров «Большой двадцатки» в Каннах в ноябре 2011 года.
В это время продолжалось усиление полномочий МВФ как наблюдателя «Большой двадцатки». В марте 2011 года на конференции в Нанкине, в Китае, при экспертах и экономистах председатель G8 Николя Саркози сказал, что более пристальное наблюдение МВФ является необходимым.
Сказать, что «Большая двадцатка» продвигалась вперед в гонках по льду, было бы слишком мягко. С двадцатью лидерами и таким же количеством планов было непонятно, какова должна быть альтернатива, отвечающая требованиям всех лидеров. Это оборотная сторона теории Гайтнера об организаторских способностях. Отсутствие управления может быть эффективным, если люди в группе обладают схожим мышлением. Или если одна из партий в группе может заставлять остальных что-то делать, как, например, когда ФРС противостояла четырнадцати разным группам во время краха LTCM. В то время как эти группы имели совершенно разные цели и разные взгляды на то, как этих целей достичь, отсутствие лидера значило, что медленные постепенные изменения – это лучшее, на что можно надеяться. К 2011 году оказалось, что изменения были настолько медленными и незаметными, что их как будто и не было.